–Хозяйка, говоришь? Так они тебя называют? По доброй воле или ты им велела? – Ахромеев испытующе посмотрел Тане в глаза. – Отвечай правду, Татьяна! Я сейчас очень серьёзно тебя спрашиваю. От этого ответа судьба твоя дальнейшая зависит – напрямую.
Лысина Ахромеева побагровела, а глаза метали гневные стрелы то на Таню, то в пустой (а точно ли пустой?) угол за её спиной. Но, Таня не из робкого десятка. Она смачно хрустнула сушкой и громко хлюпнула чаем. Помолчала, для солидности, и, как бы нехотя, вымолвила.
– Сами стали так называть, ещё на перроне при посадке. Даже имя фамилию и сколько мне лет – никто не спросил. – Надув капризно губки отвечала Таня. – А я на это сразу и отозвалась, ну, вот как будто всегда меня так окликали. А что, мне нравится. Хозяйка! Я и есть хозяйка в этом вагоне. Мне от него какая-то энергия, очень приятная телу и душе, идёт. – Уже довольным голосом закончила она.
Ахромеев опять глянул в пустой угол служебки. Коротко кивнул Тане на прощание. Засунул руки в карманы пиджака, поискал там что-то, не нашёл. Нахмурился. И с глубоко озадаченным видом молча, пошёл дальше в хвост поезда.
Вот и минули первые сутки Таниного первого рейса на Москву. Ночь за окном. В вагоне тишина. Мирно похрапывают дембеля, аккуратно разложенные по полкам её вагона. Таня и сама клюёт носом. Но ей сейчас спать нельзя, скоро станция и надо выйти на платформу, обозначиться. Чтобы все видели – Таня здесь, всё в порядке у этой боевой Ахромеевской единицы.
Вдруг, в нерабочем тамбуре, ей послышались какие-то хлопки, удары, пьяная ругань. Опять гуляки из тринадцатого возвращаются из вагона-ресторана, упитые в хлам! Да что они там вытворяют?! Таня громко и широко зевнула, сладко потянулась и нехотя поплелась в другой конец вагона.
Отворив двери в нерабочий тамбур, Таня сначала не поверила глазам своим. Обе боковые двери были распахнуты настежь, хотя она точно помнила, что закрыла их на ключ (ложечку, конечно). Но, её вагон, он, же очень ветхий и пары рывков на себя, со всей дури, хватит, чтобы сломать хлипкие замки. А дури, видимо, у двух бритоголовых амбалов, которые в это время болтались в открытых ими дверных проёмах, было, хоть отбавляй. Ветер в тамбуре завывал грозную и печальную песню, в унисон с ветром оба абсолютно пьяных отморозка что-то орали друг другу.
– Я щас спрыгну! Вован, гадом буду, спрыгну! Для меня не в падлу!!! – Заплетающимся языком выкрикивал тот, что был справа от Тани.
