– Да ладно, Тань, они, молодые, все такие. Думаешь, мой Ромка мне горшок подаст?
– А мне не нужен горшок. Мне простое человеческое общение нужно. Но не случилось…
– И что дальше? Я тебя знаю, ты ведь грубого слова не скажешь.
– А мы не разговаривали. Молодые ушли, так меня и не заметив. Соседка вернулась: «Что с тобой?» Отговорилась головной болью, пошла домой. Да, ты права, я отношений выяснять не люблю. А когда со мной поступают несправедливо, сама чувствую себя виноватой. Пришла домой, собрала её вещи, соседке отнесла, на двери записку оставила: обратись в квартиру № 5. И уехала. Вот, к тебе.
Опять посидели молча. Татьяна Ивановна и тут не всё сказала. Когда собирала Гайдину постель с дивана, обнаружила там бабушкин кулончик, единственную фамильную драгоценность, чудом не унесённую в своё время Гретой. Все, что ли, племянницы такие? Сгоряча хотела его ей в сумку сунуть, мол, подавись, но потом вернула в шкатулку. Ещё пригодится!
– Таня, а может, ну их, родственников? Отец мой говорил: близкая родня – жена и дети. Я теперь это хорошо понимаю. В Утятине Васильевых пруд пруди, мне они двоюродные, троюродные, а я с ними только здороваюсь. А случись что, я к Таиске поплакать пойду, которая мне по крови никто.
– Я это понимаю. Не так уж я наивна на шестом десятке. Просто захотелось доброе дело сделать. Но не случилось…
Наутро встали все поздно. Хозяева, наскоро позавтракав, уехали в Кожевники. Татьяна Ивановна решила пройтись. Вышла на улицу и остановилась на тротуаре. Идти мимо новорусских особняков не хотелось, поэтому повернула налево. Здесь улица прижималась к реке, и заборы с правой стороны закончились. Зато среди старых домов на левой стороне, как вставные зубы, появились всё те же новорусские усадьбы. Видно, участки постепенно скупались. Из-за штакетника одного из домов её окликнули. Вышла Лена Шпильман. Пока она её поджидала, с грустью подумала: «Мы ещё обращаемся друг к другу: девчонки! И не видим, как меняемся. Но погляди на сверстницу – увидишь себя». В детстве Лену дразнили Шпилькой. Не только по фамилии, она и была такой: мелкой, вертлявой. В пионерском лагере в Конях у них в отряде было две Лены. Чтобы их различать, вторую звали Тумбой. И по фамилии, и по фактуре, та была крупной и коренастой. Сейчас Шпилька превратилась в грузную рыхлую старуху. Седые некрашенные волосы, когда-то вьющиеся, а теперь просто лохматые, почти беззубый рот. На ногах мягкие тапочки.
