– Значит, случилось что-то ещё. Ты с такими глазами приехала…
– Ну, было. Ситуация, в общем, дурацкая. Ты знаешь, мне квартира от тётки по отцу досталась. Она, как и я, одинокая была. Человек очень суровый. Я за эту квартиру почти пятнадцать лет прислуживала. Только на шестом году прописала меня, когда я решила к маме возвращаться. К маме ревновала она меня нещадно… как будто можно сравнивать! Но поверь, я о ней ни слова не говорила. Это мой выбор.
– Да, правда. Ты о ней говорила только хорошее.
– Но ведь плохого не было ничего. Просто у меня такой характер, что со мной люди ведут себя так, будто я им должна. Ну, короче, наследство-то от меня тоже останется. А кому? Близкой родни у меня нет.
– А брат твой? Длинный, белобрысый, в очках? Густав?
– Умер Густав. Семь лет назад.
– А дети его?
– Дочь… но она пропала…
– Как пропала?
– Ну, ладно. Расскажу. Ты удивишься, но Густик, такой положительный, школу закончил почти отличником, поступил в Рижский политехнический… и спился. Закончил вуз прилично, но студентом уже выпивал. В первый отпуск поехал в Крым, познакомился с Аллой. Она из Владимирской области, из Коврова. Переехал к ней. Лет десять детей не было. Как-то это на них давило. А может, причину искали, чтобы выпить. Уже лет в 35 вдруг беременность… я думаю, не от него. Дочь у неё Маргаритка… хорошенькая! Густик в ней души не чаял. И Алку любил, и она его… а спились оба. К пятидесятилетию это были уже бомжи. Алла умудрилась квартиру продать и пропить. Он приехал уже больной, беззубый… Грете тогда лет 15 было. Пропиши! Я прописала… но что это был за ребёнок! Дикий макияж, дикие компании. Соседи её в промытом виде, наверно, и не узнали бы. Какого труда мне стоило заставить её кончить школу! Стала бродяжничать, подворовывать…
– А родители где были?
– Они умерли вскоре. Густав в больнице, а Алла прямо на улице. Я о ней и узнала не сразу, коммунальщики хоронили. В то время мне бы с Гретой справиться…
– И где она сейчас?
– Не знаю! Ей-богу, не знаю! Уже семь лет не появлялась…
– Наркотики?
– Конечно…
– Тогда, может, и не жива…
– Всё может быть.
Помолчали. Всё ведь не расскажешь. Первые отлучки Греты приводили её в ужас, она бегала в школу, в милицию, обзванивала морги и больницы. Через несколько дней, а позже и недель, дрянная девчонка появлялась, как нив чём не бывало, отмывалась, отсыпалась, отъедалась. Вела себя почти примерно. Потом в глазах появлялась какая-то тоска. И Татьяна Ивановна безнадёжно опускала руки: впереди новый побег. Но после окончания Маргариткой школы Татьяна Ивановна решила: всё! Я дала ей кров, пищу, образование. Жизнь свою я ей отдавать не буду. Она моталась за десятки километров в больницу к Густаву и врала, что бедная девочка устаёт на работе, хотя на самом деле не видела её неделями. Порой она узнавала о визите племянницы только по пропаже какой-нибудь ценной вещи. На это она сразу махнула рукой. А денег дома не держала. Даже документы хранила на работе.
