В квартире его встречают трое. Если бывшие жёны отца в чём-то похожи, обе светлокожие крашеные блондинки с подведёнными глазами и яркой помадой, с лишним весом, легко переходящие от слёз к смеху и обратно, то третья дама смуглая и даже в желтизну, сухощавая, коротко стриженные русые с проседью волосы зачёсаны назад, неухоженная и сдержанная. Эти, прошлый раз представившиеся Любой и Люсей, свою гостью называют Ольгой Ивановной. И Лёня внезапно догадывается, кто она, и бестактно спрашивает:
– Вы давно вернулись?
– На прошлой неделе.
Значит, отсидела она пять лет. И деться ей здесь некуда, судя по тому, что она в большущем халате явно с плеча хозяйки дома. На дальнейшие вопросы Лёня не решается, выкладывает привезённые с собой вино и фрукты и берёт в руки штопор.
Дамы набрались довольно быстро. Они и слезу пускали, и ругали покойного. Звонит телефон. Бабушка. У Лёня ёкает сердце. Он извиняется и выходит в прихожую. А по телефону звенит Сашенькин голос. Она хвалится, что научилась сама звонить папе.
– Ты без спроса бабушкин телефон взяла? – возмущается отец.
Отругал её, но очень быстро сбился на воркование. Как же он соскучился! Когда возвратился за стол, Ольга Ивановна вздохнула:
– Вот умиляешься, растишь их, а потом…
– У вас тоже дочь? И она вас не приняла?
– Да, – усмехается она. – причём в моём собственном доме.
– Мы можем вам чем-то помочь?
Ольга Ивановна пожимает плечами. Включаются Люба с Люсей:
– Не поверю, что вы заначку не сделали на после отсидки. Время у вас было. Да не глядите вы так, не ограблю я вас! Ведь есть дома тайник с какой-нибудь малостью?
Ольга Ивановна подумала и кивнула.
– Ну вот, пошли, пока мы поддатые. Только все вместе. Будем бузить и одежду вашу собирать. Ведь не могли же они всё выкинуть?
Ольга Ивановна снова кивает.
– Ага, мы бестолковимся и разбредаемся по квартире. А вы выбираете момент и быстренько опорожняете свой тайник.
– Нет, не так, – поправляет Лёня. – Нужен элемент паники. Поэтому мы меняемся жильём. У меня шестиметровка… где, на какой улице?
– В Вороновке, в бараке у реки, – оживляются Люба-Люся. – Там не мелочь, там наоборот, чуть не тридцать метров. Печка посередине комнаты и крысы в бревенчатых стенах скребутся. А у Ольги Ивановны пятьдесят процентов в трёхкомнатной квартире. Только вид у тебя больно приличный. В бараке только пьянь и уголовники.
– А меня тёща отселила. Потому что я больной. Туберкулёз?
– Не, у тебя просто до отвращения здоровый вид.
