Славка закончил читать свой манифест, оторвал взгляд от бумаги и глазами, горящими от ощущения, начала очень большого и нужного людям дела, посмотрел в зал.
Это в представлении своем считал залом, а на самом деле в сарае сидели его друзья, те, кого он пригласил на это мероприятие, те для кого он и старался оборудовать свой сарай, наполнить его книгами, светом.
Но, похоже, его проникновенные слова особо воздействия на них не произвели.
Венька достал где-то-то паяльник, снял крышку с «Романтика» и уже дымя подпаивал какой-то отпавший проводок.
Колька сидел и перелистывал какой-то старый дореволюционный журнал с критикой теории Дарвина.
Вадик, правда, листал Маяковского, тоже старое издание, тридцатых годов, но как-то равнодушно.
Глеб зевал.
А Димка с интересом разглядывал старую керосиновую лампу, которую Славик так и не собрался повесить над столом.
Темой, как правильно читать книги, которую хотел Славик обсудить на первой встрече, никто не заинтересовался.
– Ну что, все что ли? – пробасил Валентин, стоящий у шкафа с книгами. – Пойдемте на берег, парни.
– А что там7
– Так Генка обещал новые аккорды показать. Да и на танцы пора.
Все потихоньку стали собираться.
Славик тоже неспеша и разочарованно стал убирать бумаги.
Подержал Устав клуба. Наверно месяца два писал. Убрал в сторону так и не озвученный список тем для будущих диспутов. Тоже долго думал над ними. Тоскливо что – то стало на душе.
Парни сгрудились на улице у сараев. Вовка с Высой закурили.
Пусто. Тихо. А в тишине этой продолжали громко звучать Славкины слова:
–Великие французские просветители Жан Жак Руссо, Дени Дидро, все они говорили о том, что человек сам строит свою судьбу, себя и только тогда ознакомится со всем опытом человечества. А где он этот опыт? не на улице, он в книгах.
И Славка Посмотрел на два старых ободранных книжных шкафа, возле одного из них продолжал сидеть сосед, второклассник, Антон и листал толстую всемирную историю большую книгу с картинками.
– Да, вздохнул Славик, печально оглядев сарай, так и не ставший местом дискуссий о смысле жизни и культурным центром по перевоспитанию уличных пацанов.
– Эй, Пушкин, – раздался с улицы громкий Венькин голос, – Ну ты идешь с нами?
На берегу побыли недолго. Дул какой-то холодный ветер, рябь реки из-за свинцовых облаков была какой-то неприветливой. И заунывное Генкино пение:
"Люди ради бога тише, Голуби целуются на крыше. Вот она сама любовь ликует. Голубок с голубкою воркует".
