Влажным холодным полотенцем она обтерла мужу лицо.
– Хочешь сесть? Время к полночи.
– Помоги.
Двадцать минут они в полном молчании пили чай при выключенном телевизоре, прислушиваясь к ночным звукам. Сомнений не было. Была надежда. Наконец в кухне ожили старинные часы с кукушкой, остановленные в день несчастья и впервые заведенные сегодня. Они услышали, как со скрипом распахнулась игрушечная дверь, и кукушка стала куковать. Каждое ее «ку-ку» в тишине было ударом молота по натянутым как струна нервам. Двенадцать ударов, от которых шла кругом голова, потом дверка захлопнулась, и еще долгую оглушительную секунду, пока гасло эхо в ушах, решительно ничего не происходило. Потом в соседней комнате что-то ухнуло. Это был сигнал.
Они вздрогнули. Мать метнулась туда, невзирая на то, что муж, которого она подпирала плечом, стал молча заваливаться набок, хватаясь за скатерть и опрокидывая на столе чашки с недопитым чаем. Она рванула на себя дверь и, слабея, привалилась к косяку. Света было достаточно, чтобы увидеть, как ее родной мальчик стоит спиной к ней, вытянув вперед руки и пошатываясь, с трудом сохраняя забытое равновесие. Одеждой ему служило ветхое полуистлевшее тряпье.
Каким-то дальним уголком памяти она узнала школьный костюм, в котором его похоронили. Волосы сильно отросли и свалялись, а стильная челка, которую он раньше так холил и лелеял, теперь доставала до подбородка. Услышав стук распахнувшейся настежь двери, он чихнул, неуверенно повернулся всем телом, словно был заржавленным механизмом, а не человеком, и знакомым жестом откинул с лица отросшую челку.
– Мама? – услышал отец со своей лежанки слабый и такой долгожданный голос сына, который перевернул ему всю душу. – Это ты, мама? Что со мной? Почему я тебя не вижу?
Вся обмякнув, она молча упала без сознания. Еще ничего не понимая и даже не догадываясь, отец приподнялся и позвал боязливым, но громким шепотом:
– Сынок! Сынок!
И услышал медленные шаркающие шаги. Они приближались.
В среду, как обещал, пришел клоун. Мурлыча под нос какую-то приятную мелодию, и улыбаясь нарисованной улыбкой, он толкнул незапертую входную дверь, разулся в прихожей, надел мягкие тапочки и, вынув из своего разрисованного трогательными мордочками панд рюкзака папку с бумагами, без приглашения прошел в квартиру. Он сгорел бы как спичка, если бы глаза человеческие обладали убийственным свойством сжигать негодяев. Но первый в истории акт, достойный войти в книгу Гиннесса, все же состоялся. Хозяйка дала ангелу хлесткую пощечину.
