– Как тебе сказать… – он печально усмехнулся и зажег, наконец, трубку. – Может ли пугать то, чего в помине нет? Ничего там нет, кроме страха. Даже отчаянья, и того уже нет. Ида в сравнении с остальными еще живая, а отца я ее в коридоре встретил или вон, мальчишка этот… Я присутствие-то чую, и на этом все. Даже в животных есть хоть какие-то зачатки эмоций, а эти двое… Они уже и не боятся. Спокойствие мертвецов.
– Так с какой бездны, Иръят? – холодно процедил я. – Чем они хуже вас?
– Не знаю, – глядя в пространство, тихо выдохнул друг. – Пока не встретил близко, все казалось очевидным, а теперь… Рэго, это до сумасшествия неправильно.
– Ну хоть до одного дошло, – мрачно бросил я.
– А сам-то, дружище? – Он приподнял бровь и смерил меня ехидным взглядом. – Для тебя-то самого что изменилось? Только что они Эльину шкуру взялись спасать? Или скажешь, тебе всегда было не плевать на алхимиков?
– Нет. – Я мрачно улыбнулся. – Всегда было плевать. До вчерашнего дня. И дело не в Эльине, как бы я ни был им благодарен. Это люди, Иръят. Люди, которых мы сами, или кто-то с нашего согласия загнал в сумасшедшую пропасть. А изменить теперь ни ты, ни я ничего не можем.
– Отправь сюда своих ребят, – неожиданно попросил серионец и мрачно ухмыльнулся. – Генерал согласится, он за Эльина на что угодно согласится. Пусть им хоть капля безопасности достанется, хоть этим, раз остальным мы помочь не в силах.
– Без тебя уже решил, что отправлю, – бросил я и с издевкой добавил: – Дитя Нитей безднов.
Иръят коротко, печально хмыкнул и продолжил задумчиво курить трубку.
Во двор вышла Ида и окликнула Тэммо – мальчишку звал отец. Когда он убежал, травница подошла к нам, уселась между мной и серионцем и покосилась на трубку.
– Потушить? – с мягкой улыбкой уточнил Иръят.
Она помялась секунду и тихонько попросила:
– Можно попробовать?
Друг ухмыльнулся и протянул ей такое невиданное чудо. Ида принялась курить. Я ожидал, что девчонка закашляется и вернет трубку со словами, что эта редкая гадость, только вот она, кажется, была вполне себе в восторге. Иръят наблюдал за ней с веселой иронией, а я – с какой-то странной нежностью и почти благодарностью. Просто за то, что в этой беспросветной, мертвецкой пустоте и отсутствии всяких добрых чувств вдруг образовалось такое сокровище. Любопытная, даже временами веселая девочка с командным голосом и сумасшедшей выдержкой, которую, с какой-то бездны, пока еще не сломала окружающая безысходность.
