Нет, он готов хоть сейчас, как горького меда он жаждет услышать гортанные крики удовольствия, но из совсем других уст. Что ж такое с ним?!
– Соловушка, уже спешишь?
– Я же сказал.
– Верно, помню. Но хоть согласись отвар со мной испить утренний.
– Нет времени.
– Прошу тебя, – она сложила руки на груди, облаченные в красный сарафан. – Хоть немного побудь со мной!
Мужчина вздохнул, взглянул на небо. Рассвет вовсю заиграл, но Лиза не проснется так скоро. Не хочется оставлять ее одну надолго, раз столько желающих ее у него забрать.
У него… Он чуть не вздрогнул, когда понял, что по-настоящему так думает. Не для сельчан, чьи шеи уже, вероятно, сжаты толстой веревкой, даже не для князя. А взаправду, она – его! Принадлежит ему, пусть телом, пусть из-за волшебной жажды обладать, неважно!
Любава улыбалась ласково, протягивала кубок и не ведала, что творится в голове ее мужа. Навязанный союз никогда не приносил радости обоим, но только теперь Соловей задумался, стоило ли идти на поводу. Тогда настояли воеводы и совет: народ больше привечает женатого князя, вроде как ответственность взял, не Богами при рождении данную, а самолично возложенную на свои плечи.
– Испей из кубка, – проговорила женщина. – Хоть так уважь.
Стыд – не то чувство, которое он привык испытывать, но сейчас что-то похожее да мелькнуло. Неужто совестно перед ней, что с другой возлежал? Так не впервые было, не скрывал даже. И она прекрасно знала, но ни словечка ни вымолвила.
Он взял кубок и осушил до дна. Теплый отвар согрел внутренности. Во рту остались несколько листков, сплюнул на пол.
– А теперь давай присядем, – Любава взяла его под руку и повела к скамье возле окна. – Скажи, Соловушка, что ж за дела у тебя такие важные, которые к жене родимой не пущают?
Он хотел было ответить, да язык отчего-то перестал ворочаться. Что это? Не мог так устать, чтоб в сон резко потянуло.
– Соловушка, слышишь ли ты меня? – взволнованное лицо жены, склоненное к нему, начало расплываться. – Видишь?
Он попытался встать, но ноги подогнулись. Упав на ковер, разбойник потерял сознание. Последнее, что услыхал – громкий голос Любавы:
– Несите наверх, видите, князь устал!
Ему грезились нежные девичьи руки, проводящие по груди, животу, спускающиеся туда, где давно все готово. Желанные губы ласково шепчут что-то, не разобрать, да и не надо, голосок журчит как свежий ручей, слушал бы и слушал вечность. Но вот все исчезло, только вдали, как в сумерках, виден женский силуэт. Куда же она?
