Сюда, в седую мглу, уходили боги, нарушившие священную клятву Стиксом. Уходили без возврата, сами имена их стирались из памяти. Возможно, жизнь клятвопреступников длилась; возможно, она даже длилась вечно. Но разве это жизнь — без имени? Заточение в безднах Тартара выглядело милосердием в сравнении с этим.
Сюда, за грань существования — нет, на грань! — изгонялись мятежные титаны, проиграв битву с Олимпом. Здесь жили те, кто не заслужил вечного заточения в Тартаре, прозябания под неусыпной охраной Сторуких. Тут был приют для упрямцев, кто отказался войти в сонм богов на правах младших. На острова изгонялась опасность, недостаточная для более серьезного наказания, но все же представляющая собой угрозу. В конце концов, сюда уходили и по собственному желанию, не дожидаясь изгнания, в поисках забвения, покоя, смутного подобия смерти.
Белый конь прилетал сюда часто. Кружил над границей, но дальше не забирался. Ржал, словно обращаясь к кому-то невидимому, далекому. Неужели Пегас хочет уйти в туман? Хочет, боится, колеблется?!
Облака, вздохнула Афина. Нет, не поможет.
Видя, как Пегас любит купание в млечных перистых омутах, дочь Зевса не в первый раз подумывала обратиться к Нефеле, пастушке небесных стад. Пусть превратит облака в тучи, испугает Пегаса, погонит в западню…
Нефела не откажет. Эта трусиха, шарахающаяся от первого дуновения ветра, никому не отказывает. Помнится, буйный царь лапифов[55] Иксион, внук воинственного Арея, будучи приглашен на Олимп для пира, спьяну возжелал не кого-нибудь, а Геру Крони́ду, законную жену владыки богов и людей. В хмельной похоти Иксиона крылось и определенное знание жизни: утомленная изменами мужа Гера, вероятно, не отказалась бы наставить рога гулящему супругу. Мстительность царицы Олимпа вошла в поговорку. Увы, холодная к постельным утехам Гера предпочла иное удовольствие: донесла Зевсу о приставаниях наглеца. Расчет был прост: Зевс должен был отметить привлекательность жены для посторонних и устыдиться. Увы, Зевс не отметил и не устыдился. Пьяней Иксиона, законный муж придумал лучшую потеху: велел Облачной Нефеле принять облик Геры — и подсунул любовницу-оборотня на ложе гостя.
Что облако? Мягче глины. Лепи, кого вздумается, отказа не будет.
Итогом божественной шутки было рождение гиганта-кентавра, похотливого как его забулдыга-отец. Магнесийские кобылы надолго запомнили мужскую удаль сына Иксиона и Нефелы, произведя от него на свет целые табуны конелюдей, дуреющих от первого глотка вина.
