Я сел, где стоял.
Река? Бог? Сын Океана?! Асоп тек из Сикиона в наши земли. В смысле, река текла. Но чтобы речной бог взял и явился в эфирский акрополь? Пал в пыль перед дедушкой? Так запросто?!
А я думал, он убийца. Хотя… Может, он все-таки убийца?
Убежать? Поздно.
— Слепым? — бог рассмеялся. Я впервые слышал смех, похожий на рыдание. — Среди слепцов встречаются прорицатели. Один такой направил меня к тебе.
— Зачем?
— Сказал, ты поможешь мне. Ответишь на мой вопрос.
— Спрашивай. Но не жалуйся, если оракул солгал.
— Где моя дочь, Сизиф? Где моя Эгина?
Дедушка стал ниже еще на одну ступень:
— Откуда же я знаю? Я слишком стар для того, чтобы подглядывать за нимфами. Более того, я мертв. Тот, кого ты видишь — нелепая случайность, плод судьбы и случая.
— И хитрости, Сизиф. Великой хитрости. Оракул пообещал, что в твоем дворе я узнаю, куда пропала моя дочь, моя нежная гадюка. Я верю прорицателю.
Нежная гадюка? По-моему, бог не слишком любил свою пропавшую дочь.
— Гадюка? Ты говоришь про свое дитя?
Дедушку тоже заинтересовало это сравнение.
— Эгина любила принимать этот облик, — Асоп сбросил край плаща с головы. Открыл лицо: мрачное, исчерченное глубокими морщинами, как земля, иссушенная зноем. — Струйка песка, вот кем была она. Песок и бурые пятна, словно вода пролилась. Голова же черная, как ночь. Разве это не прекрасно?
— Видел! — завопил я. — Дедушка, я ее видел!
Не знаю, насколько меня спасало мое укрытие. Скорее всего, меня просто не замечали. Вот, заметили.
— Дедушка! Ее нес орел!
Два дня назад нас с братьями возили на границу с сикионскими владениями. Там, на обильных лугах, паслись папины табуны. Главк Эфирский, сам известный лошадник, хотел, чтобы сыновья выросли достойными отца. Нас частенько отправляли на пастбища под присмотром опытных дядек — слушать рассказы табунщиков, чинить колесничную упряжь, смотреть, как случают кобыл и жеребцов, как кобылы жеребятся. Поздним вечером, устав от дневных трудов, я сбежал на берег Асопа — да-да, этого самого! — и увидел, как орел взмывает из камыша в небо, держа в когтях змею. Змея билась, вырывалась, пыталась спутать орлу крылья. Ничего не вышло — в скором времени птица растворилась в небе, унося добычу в сторону Саронского залива[41].
В багряных отблесках заката мне почудилось, что перья орла горят, трепещут языками живого огня.
— Песок! Она была цвета песка. Черная головка…
— Замолчи!
