Погасла.
Какое-то время великан молчал, по-прежнему вглядываясь вдаль. Затем он исторг тяжелый вздох, в котором разочарование мешалось с облегчением, и сел на берегу, вновь уподобив себя утесу.
Замер. Окаменел.
Небо над ним просветлело. Солнце не показалось, но свинцовая пелена туч истончилась, засеребрилась под незримыми лучами. Взору открылись холмы, поросшие лавром и можжевельником, могучие дубы, оливковые рощи, зеленые луга и приземистый дом, сложенный из грубо отесанных каменных глыб.
Туман клубился над морем в безопасном отдалении. Вернуться? Урвать и себе клочок суши? Нет, туман еще долго не решится на этот подвиг.
⁂
— Далеко собрался, старик? Не видишь, кто перед тобой?!
Старик был хром. Старик был слеп.
А окрик был насмешкой. Человек, задавший путнику два вопроса, один за другим, отлично понимал, что калека вряд ли в состоянии собраться так уж далеко. И не слепцу видеть, кто преградил ему дорогу этим вечером.
— Не вижу, — спокойно ответил старик, кутаясь в дырявый плащ. — Прости меня, но мои глаза давным-давно утратили зоркость. Кто же ты, остановивший меня? По голосу я слышу, что ты мужчина средних лет и крепкого телосложения. Наверное, ты способен сломать мне хребет легче, чем юноша ломает прибрежный тростник для свирели. Но также я слышу, что у тебя доброе сердце. Ты не причинишь вреда беспомощному старцу.
— Да ты зорче сокола! Я и впрямь добряк!
— Он сама доброта! — поддержали вожака двое товарищей. — Чье второе имя Милосердие? Не твое ли, Эвбулей[3]?
И вся троица зашлась хохотом.
Слепой не видел их. Значит, незачем и тратить время на их описание. Можно лишь заметить, что да, все трое были средних лет, а двое — крепкого телосложения. Третий, мелкий и тщедушный, должно быть, не родился как обычные люди, а вихрем выскочил из чрева своей мамаши. Он не мог устоять на месте: крутился, вертелся, приплясывал. В пальцах его правой руки мелькала хищная рыбка с блестящей чешуей.
Нож. Острая бронза.
Что делал нож? То же, что и хозяин. Плясал, вертелся, крутился.
— Мне понравился твой рассказ, — отсмеявшись, заметил Эвбулей. — Там, в харчевне. Я часто слышал сказки про Сизифа, великого хитреца. Признаюсь, Сизиф — мой кумир. В нем мне нравится все, кроме наказания. Кому по душе вечно толкать камень в гору? Нет, это не для меня. Но ты поведал слушателям кое-что новое, чего я не знал. Золотая цепь, а? Он связал бога смерти золотой цепью?
Старик кивнул.
— Жаль, что у меня нет ни цепи, ни золота.
