— «Лепешечки», а? — Пирен приподнялся на локте. — Запустим?
— Ага! — оживился Делиад.
И зашарил вокруг себя, подыскивая плоский камень.
Море спокойное, ленивое — самое то для «лепешек». Галька Пирена трижды отскочила от водной глади, искрящейся солнечными бликами, прежде чем, грустно булькнув, уйти на дно. У Делиада вышло лучше. Его «лепешка» ринулась прочь от берега, резко щелкая об воду. Звук был, как от кнута в руках лихого возницы.
— …пять, шесть, семь…
На седьмом я сбился. Просто смотрел.
— Одиннадцать! — с гордостью возвестил Делиад.
Алкимен долго искал подходящую гальку. Потом долго примеривался. Делиада он все равно не обставил: девять прыжков. Алкимен уверял, что двенадцать. Ага, кто ему поверил?
— Давай еще!
Теперь выиграл Алкимен.
— Еще!
— Еще!
— А ты чего сидишь? Бросай!
— Боишься? У тебя и двух раз не проскачет!
Раньше я не бросал «лепешечки». Только смотрел, как сегодня. Прав Алкимен: я боялся опозориться. От Алкименовой правоты сделалось еще обидней. Вскочив, как оводом ужаленный, я схватил первую попавшуюся гальку и запустил по воде.
Они стояли и смотрели. Они раскрыли рты.
— …восемнадцать, девятнадцать, — завороженно считал Делиад, — двадцать, двадцать один… двадцать девять, тридцать…
Он замолчал. А камень все несся к горизонту, мерно подпрыгивая. Потом исчез. Наверное, пошел ко дну. Ну, я так думаю.
— Ничего себе!
— Даешь, Гиппоной!
— Это случайно!
— Новичкам везет!
— Точно, случайность!
— Повторить сможешь?
Вот тут я испугался по-настоящему. Раньше позор был просто позор, а сейчас, после случайного триумфа — всем позорам позор!
— Давай! — не отставал Алкимен.
— Ну, не знаю…
Я протянул это как можно занудней. Чтоб отстал.
— Давай!
— Давай!
— Да-вай, да-вай!
Они орали хором. Подбадривали не меня — друг друга. Одинокая чайка снялась с морской глади, полетела прочь. Нет, не отстанут. Я поискал плоский камень. Примерился. Камень лягушкой проскакал по воде — четыре неуклюжих прыжка — и с насмешливым бульком пошел ко дну.
Братья расхохотались:
— Я ж говорил!
— Повезло растяпе…
— Гиппоной — руки за спиной!
Злость. Обида. Не глядя, как в первый раз, я схватил гальку и запустил в полет. Смех смолк, будто отрезало. Рты мои братья больше не раскрывали. Напротив, сжали губы, превратив рты в бледные шрамы. Алкимен, Пирен, Делиад — они следили, как «лепешечка» уносится в искристую даль. Отмеряли скачки: десяток, другой, третий.
Делиад беззвучно считал.
Лица у них были такие… Ну, красивые. Мне нравилось.
