Ведь именно его царь Петр лично пытать будет, а потом прикажет колесовать шурина, чтоб подольше мучился. Свою жену прикажет сечь кнутом, а монахинь, как помнится, казнит вместе с епископом, и тогда Глебова на кол посадит, и анафеме потом придадут.
Веселый у меня «папенька» — не просто руки по локоть в крови, по макушку в ней выкупался. И ценит только свое мнение — недаром Пушкин метко заметил, что его указы писаны кнутом. Страшный противник — действует быстро, резко и жестоко, сомнений не ведает. А потому не стоит огород городить — противников у него много, их нужно только сплотить, придать решимости — когда все поймут, что пути назад нет, и в случае поражения ждут пытки и казни, то действовать начнут адекватно ситуации.
Ну что ж — клиент дозрел, пора приступать к первому акту Мерлезонского балета, со второго начнется побоище».
— Меня в Москве ты выискивал, друг ситный? Вот и нашел — а потому ответствуй как на духу — для чего искал?
Алексей видел, как Акулинина после его слов натурально затрясло, он не мог выговорить даже слова. Даже свой взгляд не мог отвести от жаровни, где хмурый дядька в кожаном переднике передвигал раскаленные железки — догадался, что его ждет в самое ближайшее время. Пришлось самому прийти на помощь, дабы ускорить процесс, который в его времени называли «словесной диареей».
— Понимаю — желал поймать самозванца, что напялил на себя личину наследника престола, а попался настоящему царевичу в руки. Наверное, уже представил, как мой родитель тебя златом осыпает, старшим дьяком ставит?! Ах, мечты — как вы сладостны…
Алексей жестко усмехнулся и легко встал с кресла, подошел к подьячему, руки которого были связаны за спиной веревкой, конец которой был уже переброшен через балку. Ткнул жертву легонько в бок пальцами — Акулинин дрожал, в глазах застыла тоска вперемешку с ужасом.
«Правильно говорят, что ожидание пытки порой страшнее мучений. Да уж — так оно и есть. Главное не пережать — клиент дошел до нужной кондиции, теперь нужно переходить к вербовке».
— Дурашка, ты ведь мертвец, хотя еще живой. Награды бы ты не получил, наоборот — стал опасным видаком, а твоя жизнь уже даже медной полушки не стоит. Дьяка я ведь захватил и пытал — он мне много чего интересного рассказал. И тебя сдал — придет, мол, один — бери его государь-царевич, и пытай до смерти сего подлого человечишку.
Понял, куда ты голову засунул?!
Написал бы письмо царю — а тебя раз и на дыбу вздели по приказу князя-кесаря. Ты ведь не на меня донос сей бы написал, а на него самого, и себя заодно приговорил бы. Не нужен ты, такой любопытный, вот и выдали тебя с головой мне на расправу!
