— Да… да…
Он, падаль старая и гнусная, кровопийца, как этот паршивый дьяк, что стрельцов несчастных здесь умучил. Вот крест с иконой при тебе целую! Смотри на них и подумай, идиот, дала бы царица самозванцу свое благословление?! Думаешь, по-христиански ли это?!
А я тебе так скажу — царь не отец мне, его Лефорт за морем подменил на немца похожего. Оттого царицу, мою матушку, в монастырь спрятали, в каменную келью заточили. Вот только владыки православные со мною, и хорошо знают, что нами царь, коего «Антихристом» именуют, правит, и весь русский народ тиранит!
Что глаза вытаращил?!
— Прости, государь-царевич, не признал. Так лжа все это — ты здесь, в Москве, а не в землях иноземных?! И меч свой в защиту люда православного поднимешь, народ свой спасая! Я знал, я верил!
Алексей немного ошалел — писарь смотрел на него широко открытыми глазами, в которых плескалось обожание с восторгом, разливным морем, а еще горел фанатичный огонь веры и преданности, а по щекам потекли слезы, оставляя чистые дорожки…
— «Брат мой, Алекс», — Фрол скривил губы в усмешке, повторив сказанные на прощание шведским королем Карлом слова. И засмеялся, припоминая суматошные события, что произошли в его жизни за эти два месяца. Если бы ему кто-то раньше рассказал о том, то не поверил бы, счел бы бредом безумца, накушавшегося мухоморов.
Был у него в деревне мужичонка, считался волхвом, будущее предсказывал. Набирал ядовитых грибов с ярко-красной «шапкой», сушил, тер в пыльцу, а потом нюхал. И начинал пророчествовать — такое говорил, что волосы дыбом у мужиков вставали, и неделями из запоя выйти не могли. Вот отцу Фрола такое порядком надоело — взял и утопил провидца, как плохого щенка — в куль, да в воду.
— Вот выйдет мне самозванство боком, Силантий — утопят!
— Или зарежут, кронпринц! Еще повесить могут, либо колесовать — тут народец любит походить, посмотреть на мучения. Да, попали мы с твоим высочеством как кур в ощип — каждое утро, когда просыпаюсь, токмо и делаю, что радуюсь, что пока живой. И даже более — бароном стал и полковником — умереть и не встать, если раньше не обосраться!
Два авантюриста переглянулись и засмеялись, причем жизнерадостно, несмотря на минувший диалог. Но ведь события, что произошли в их жизни, были таковы, что узнай о них писатели, прославились бы враз на все европейские страны.
Фрол Андреев был сержантом лейб-регимента, полком этим управлял «светлейший» князь Меншиков, бывший конюх, ставший баловнем судьбы, и царский любимец, коих в державах заморских фаворитами именовали. Воинская служба бедного однодворца-дворянина была рутинной, еле выслужил чин сержанта. Вот только чем-то не понравился «светлейшему», что с перепоя не так встал — разжаловали. Как и Силантия лишили капральского звания, да еще розгами «накормили». Попробовали они за правду-матку побороться — самому царю челобитную написали.
