В балете, как и в танце, как и в любом искусстве, каждый видит что-то свое. Нашу сцену тоже можно было интерпретировать по-разному: столкновение хищников, борьба света и тьмы, противостояние мужчины и женщины, или вообще никак. Просто наблюдать, следить, следовать за танцем, и за нами наблюдали. Я чувствовала, как текут по коже внимание и взгляды, в такт музыке, замирая — на осторожных шагах — когда сейчас я шла по самому краю сцены.
Пейт — напротив меня, ближе к кулисам.
Музыка замирала, и мы двигались осторожно. Это осторожно, эта предельная концентрация на звучании, слияние света, звука и нашего танца — пожалуй, единственное, что не давало мне полыхнуть.
Под его взглядом.
Его взгляд я чувствовала особенно остро, хотя больше в ту сторону не смотрела. Не хватало еще задымиться на самом деле!
Пейт приближался ко мне, все ускоряя темп.
Движение рук, прыжок — и я снова от него ускользаю.
Вдох. Выдох. Он снова рядом.
Протягивает мне руку, которую я обхожу, вскинув голову.
Меняется свет, с белого на красный, и на пачке расцветают алые всполохи, раскрывающиеся штрихами, мазками, сверкающие искрами, как узор на моей руке. Шаг в сторону, неловкое промедление — и я снова в руках Пейта.
— Ты сегодня в ударе, Рор, — шепчет он, а потом добавляет: — Классно придумала с рисунком на руке. Здорово дополняет образ.
Этого тоже в сценарии и на репетициях не было, но мы почти соприкасаемся губами, и меня обжигает яростью. Такой, что наэлектризованным во мне кажется все, от кончиков пальцев до корней волос, и искры до сих пор не летят только каким-то чудом. Я снова отталкиваюсь от Пейта, кружась, вскидываю руки, взлетаю над сценой.
Не хочу туда смотреть, но взгляд сам собой врезается в ложу. Или, точнее будет сказать, в лицо Вайдхэна? Взгляд у него — как черная бездна, до краев затопленная его огнем, ноздри — как у собирающегося дохнуть огнем дракона.
Ну давай, дохни!
Только драконищу свою не спали. Вон ту, которая рядом сидит!
Не знаю, в ком из нас больше ярости, но она словно плавит мои сосуды — наверное, именно так и ощущается жидкое пламя в крови. Плавит — и в то же время дает такие силы, столько энергии, сколько я никогда раньше в себе не чувствовала. Музыка набирает обороты, и наш танец тоже, кружение становится полубезумным, яростным, сумасшедшим.
Рывок — слияние, рывок — отторжение.
Последние несколько взлетов над сценой, а после Пейт подхватывает меня, подхватывает и поднимает. Полет кажется головокружительным во всех смыслах, зал вращается перед глазами, россыпь света — красные, черные всполохи, в которых тонут лица застывших за столиками людей. В волнах пачки тоже полыхает красное и черное, эти цвета повсюду, и в охватившем меня балетном кружении я чувствую идущий сквозь меня жар.
