Ему, хирургу с большим опытом, это казалось забавной игрой. Он готовился поразить ее спокойствием и ценными советами. Но никак не был готов, что его пациентами станут люди с открытыми глазами, полными мольбы и страдания от боли, что ему придется работать не с безжизненно свисающими со стола телами, а с кричащими, воющими и напуганными, напуганными страхом близкой смерти человеческими душами, теми самыми, которые, как он был уверен, существуют только как отражение на выдуманный мираж мира, сотворенный в пустоте собственного сознания.
Что-то треснуло в нем той апрельской ночью. Страх, который он увидел в пациентах скорой помощи, передался ему и потихоньку начал обживаться внутри.
Сначала он заметил, что не может спокойно пройти по мосту. Все ему представлялось, что вот-вот упадет вниз. Он перегнулся через перила, чтобы узнать, что именно так напугало его. Высота? Нет, было не страшно. Боялся он не высоты, он понял: он впервые испугался боли, смерти, испугался самой возможности упасть. Это даже показалось смешным, и он привычно подумал про себя: «Мы все равно все умрем, чего бояться?»
Но фраза не сработала, он чувствовал беспокойство с ничуть не меньшей силой. «Мы все умрем», – сказал он еще, пробуя другую интонацию. Он повторил эту фразу несколько раз. Что-то было не так. Магия исчезла. Маховик языка привычно вращался во рту, но, кажется, совсем истерся и никак не задевал нужные участки сознания.
Навстречу пробежала девчушка, смешная, видимо, родители одели ее на все изменения погоды сразу: легкое платье, резиновые сапоги, теплая куртка с меховой опушкой…
Он сжался, как от боли, милая ироничная картинка школьницы сменилась представлением о том, что с девчонкой что-то может случиться. Он отвернулся.
Конец пути он проделал, глядя исключительно на свежую зеленую листву, она одна не рождала в нем ужасных картин. Он хватался глазами за каждую прожилку на нежных листьях сирени, за каждый изгиб травы на газоне. Он вцеплялся в кусты глазами, как будто падая с высокой горы, хватался за каждый стебель, лишь бы не сорваться.
Ни о какой работе не могло быть и речи. Руки тряслись как чужие, не было никакой возможности их остановить. Молоденькая фельдшер спала после ночного.
Ему казалось, что необходимо обязательно с кем-то поговорить, с кем-то, кто, как он, провел ночь среди человеческого горя и боли.
Зашел в курилку. Там были фельдшера, были и те, кто работает на скорой. Они смеялись, обсуждали меню ресторанов, рассчитывали деньги до зарплаты. Ему казалось, что невозможно смеяться после такого, что сам он больше никогда не улыбнется, а они хохотали… Громко, изгибаясь, трясясь всем телом, словно в нем никогда и не было костей. Только гибкая оболочка и огромная зубастая пасть наверху, широко раскрытая с острыми клыками…
