Марк не выдержал, загорелся.
– Вся история доказывает, что народ меняется только со сменой эпох! Что там говорить: открытие злаков и освоение посевов изменили дикарей-охотников. А эпоха Просвещения? Создала титанов, как вы сами говорите, и предрекла две самых кровавых мировых войны. А крушение советского режима начисто изменило россиян. Вот ваш сизифов камень, который смена систем сдвинула далеко вверх.
Маг покраснел.
– Ваш аргумент убойный. Но посмотрите, изменилась ли природная хищная натура человека за тысячелетия? И эпоха гуманизма не помогла! Да, жизнь стала цивилизованнее и удобнее, но почему-то до сих пор остается нищета и невежество, нет подлинной свободы. Нет, без тренировки души, возбуждения порыва в близость людей история будет совершать пустой круговорот. А для этого нужно восходить на вершину, откуда увидишь и поймешь все.
– И все же, – пожалел я Марка, – объединить мир могут колоссальные прорывы в обществе. Например, космические экспедиции, которые невозможно осуществить одной страной, а только силами всей планеты.
Маг сделал реверанс в сторону меня.
– Поздравляю, хороший аргумент. Только прорыв произойдет сначала в сознании.
Поддержанный Марк иронически спросил:
– Что кроется под осознанием пережитого опыта? Может быть, его можно влить мгновенно в мозг, а не накапливать бесконечно, так и не понять, дойдя до смерти?
– Вы здесь бессильны, – вздохнул Маг. – Подняться к вершине вам пока невозможно. Все вы карабкаетесь, но так и остаетесь где-то посередине горы, недоучками. Ваш Пушкин рано взобрался на вершину, и там его камень, тянувший вниз, стал легким, как пух. Оглянулся окрест, и открылись очи. Там, на высоте, волновались народы. И он стал легко проникать в их души. В испанскую, где "объята Севилья и мраком, и сном". И в души славянских и других народов: «Три у Будрыса сына, как и он, три литвина. / Он пришел толковать с молодцами. «Дети! седла чините, лошадей проводите, / Да точите мечи с бердышами». И, как говорят нынешние мыслители, в мистическую «глубинную» душу народа, безмолвно стоящего перед грехом царской власти. И – Кавказ над облаками, с ним наравне.
– Нас мало избранных, счастливцев праздных, – вспомнил Матвей, под смех слушателей.
Маг помедлил.
– Но даже многие люди, написавшие великие книги и художественные полотна, не всегда стояли на вершине столбом – в озарении. Франсуа Вийон и Караваджо были убийцами. "Ваше все" часто падал туда, "где всех ничтожней он", мерялся числом любовниц с приятелем поэтом Вяземским. Блок жил с женой, забеременевшей от другого, и сам любил многих. Маяковский жил семьей втроем, и так далее.
