– Бессмертные сознания – везде, – услышали мы голос Магистра. – Не только в слове и краске, но во всех вещах, которые сотворила цивилизация. Я привел вас сюда, чтобы вы ощутили дуновение времени, и связь эпох. Правда, выйдете и забудете, увы!
На душе было что-то тяжелое и светлое, не похожее на чувство к живым родным в семье.
Когда мы выходили из этого печального места, Магистр сказал удовлетворенно:
– Это вам для затравки. Чтобы иногда помнили, что есть жизнь и смерть. Кто – мы? Откуда – мы? И что с нами происходит?
Магистр обратился к нам, подготовленным впечатлениями кладбища.
– Борис Пастернак писал о томительности жизни: "Как усыпительна жизнь! Как откровенья бессонны! Можно ль тоску размозжить о мостовые кессоны?" Хотите вырваться из вашего узкого кругозора на широкий простор познания, размозжить тоску о мостовые кессоны? Чтобы у вас возникла сама потребность искать, жажда испить чуда иных измерений.
– Пожалуй, хотим, – согласился Матвей и подумал: «Валяй, Емеля?»
– Это можно, – охотно откликнулся Юдин.
– В моем лежбище тоже есть смутный запрос, – добавил Марк.
Я не ждал ничего нового.
– В глубоком знанье жизни нет.
Магистр говорил с усилием, словно преодолевая нашу тупость.
– Это не то, что вырваться в совершенно отвязанную свободу, когда смотришь из нее на мир – и он кажется нелепым, смешным. Разве мы выбираем, кого любить, во что верить, чем болеть? Говорят, мол, любовь – деспотична, свобода – негативна и предполагает отсутствие, пустоту. Свобода – осознанная необходимость? Этой проблемы не существует, если эта необходимость – на крыльях любви. Любовь освобождает, уносит в безграничную свободу.
– Пока любовь не перейдет в привычную привязчивость, – буркнул я.
Тот помедлил.
– Отчего слепой Гомер пел торжественным гекзаметром свой эпос? А благополучный Софокл писал трагедии? Или что за беспокойство Шекспира подняло проблемы человечества, выходящие далеко за пределы его эпохи?
Он выжидал, мы помалкивали.
– Теперь ответьте, что двигало Пушкиным, когда он гусиным пером писал «Евгения Онегина» или «Маленькие трагедии»? Вы, ведь, "проходили" классиков, правда, лишь в объеме школьной хрестоматии.
Матвей уткнулся в невидимую стену.
– Никак, шило в заду покоя не давало?
– Во-во! – закричал Марк. – Кипучая африканская натура!
Я поморщился – во мне с детства посеяли Пушкина, как картошку, это почти я сам:
– Мне кажется, в нем была небывалая энергия, разбуженная воздухом свободы после освобождения родины от захватчиков-французов.
