Мне было тяжело отвечать.
– Мы стоим на распутье, на котором неизбежно стоит начало новой истории. Зарыться за мощными стенами, отгородившись от варваров? Или попытаться наладить с ними связь, торговлю, обмен знаниями? Ведь все понимают – прошлое не вернется, и нельзя снова начинать с отъема чужого. Нужно думать о больших общих проектах, выйти из своих убежищ.
Марк был мрачен.
– Тогда мне придется превратиться в тряпку, а я не могу.
– Человеческий эгоизм – в естестве человека, – продолжал ухмыляться Юдин. – Мы животные.
Михеев вспылил:
– Нас передушат, как котят, прежде чем выйдем на ваши грандиозные проекты.
Леса жили и дышали. «Глубинные» люди снова начинали с маргинальной стези независимых «самозанятых» единоличников. Они жили, как будто на земле ничего не произошло, просто оглянулись и увидели, что их почему-то горсточка.
Большинство оставшихся людей за пределами нашего полиса не видели ничего другого, как повторять привычный старый путь. Может, оттого, что они были продуктами погибшей цивилизации, когда мораль обесценилась, – разочарованным людям уже нравилось быть плохими, утрачивался престиж ума, таланта, сложности, благородства и чести, оставалась только страсть к материальным благам и власти над людьми. Что нового могла дать та почва?
Все пошло по старому руслу. Шла усиленная консолидация одиноких неумех, не могущих приспособиться к первобытной жизни. И тут, как всегда, огромную роль играли пассионарии. Это обычно люди, знающие, как обустроить жизнь, и предлагающие свой способ одолеть природу и эгоистическую натуру человека. Часто действующие как партизаны, пуская под откос поезда, не зная, что все давно закончилось.
Снова где-то появились вожди, которые начали командовать и собирать налоги, якобы, на общее дело. Уже просматривалась аналогия ушедшей эры междоусобиц.
Начался захват пространства, правда, пока не у других собственников, которых еще не было. Это скорее были пути первопроходцев.
Исконному человеческому хватательному свойству владеть материальными благами был предоставлен простор – исчезли все сдерживающие законы, остались только внутренние ограничения морали и совести, – не от религии, а присущие коллективному существу. Душа перестала быть христианкой.
– Разве это возможно – вернуться к старому? – увещевал философ Павел. – Ведь мы люди из вершины цивилизации!
– Правила, мораль исчезли, – нагло говорил Михеев.
– Даже химера совести? – смотрел на него в упор Марк.
