В то утро[66] Странник по своему обыкновению отправился в ашрам послушать пение Вед.
Он занял своё обычное место позади стены храма среди группы паломников, приходивших медитировать к самадхи Шри Раманы утром и вечером. Экстатические песнопения в сочетании с ритмом помогали им погрузиться в более глубокое созерцательное молчание.
Богослужение было в самом разгаре: вначале группа детей из ведической школы пела Упанишады, затем Рудрапрашну из Яджурведы, затем гимн Шанкары[67], посвящённый Шиве Дакшинамурти, и, наконец, Упадеша Сарам, санскритское сочинение самого Шри Раманы.
Вокруг гробницы двигался нескончаемый поток людей: каждый вновь прибывший паломник обходил её справа (прадакшина) один, три или семь раз. Были и такие, кто дал обет совершать ритуальный обход по сто восемь раз ежедневно. И каждый раз, когда кто-то проходил мимо лингама, возвышавшегося над самадхи, он простирался перед ним на земле в поклонении и смирении.
Внутри святилища жрецы проводили свои обряды, не обращая внимания ни на пение детей, ни на передвижения паломников, ведь в поклонении, как и в жизни, каждый играет собственную роль, и эти роли не должны смешиваться. Они беспрерывно возливали на лингам подношения в виде воды, молока, очищенного масла и кокосового сока. После каждого возлияния они омывали и вытирали священный камень. Во время воспевания ста восьми имён Шивы они предлагали ему лепестки лотоса, затем украшали его цветами и шёлковыми платочками. Они освящали и подносили ему найведьям, шарики из рисовой муки, которые затем раздавались как прасад. В самом конце, среди облаков дыма благовоний, они очерчивали круги в воздухе горящими масляными лампами.
В этот самый момент ритм пения замедлялся и все, повинуясь призывному возгласу, вставали и в почтении складывали ладони у груди. Звучал священный слог ОМ и сложенные руки поднимались сначала к лицу, а затем над головой. Вскоре все лежали ниц, распростёршись в символическом жесте, который в Индии выражает внутренний опыт трансцендентности Божества и полную преданность Тому, Чью тайну мы осознаём.
Одновременно кто-то из жрецов предлагал финальное арати в виде зажжённой камфарной лампы. Он повторял традиционные мантры, но звук их тонул в звоне колокольчика, который жрец держал в левой руке, а также в грохоте храмового гонга, вибрировавшего под гранитными сводами.