— Ох, милая, болезнь эта дуростью называется. Я глупая была, людям верила. А нельзя. Нельзя, моя хорошая, людям верить. Особенно богатым. Они меня искалечили. И бросили умирать. Если бы не Сашенька, воспитанник мой, и умерла бы. А ему всего семь лет было. Он “скорую” вызвал, и как щеночек, возле меня скулил сидел, пока врачи приехали. Петр, садовник наш, как раз за моим в лицей поехал. Привез его и сразу “скорая” во двор. А тот как увидел меня на полу, и Сашеньку в крови, бросился бить его. Думал, это он меня… Еле растянули парнишек. А меня в больницу. Только поздно уже было…
— Простите пожалуйста, что пришлось вспомнить это. — Юля подошла ближе и осторожно взяла руку женщины.
— Я и не забывала, милые мои. Я каждый миг помню, как вчера. Там ведь жизнь моя закончилась, как забыть?
— Это случай был, вы случайно упали? — Глухо спросил Егор.
— Егорушка, что ты, как сама-то? Я там каждый день по сто раз пробегала, да и с Сашенькой, с игрушками, с едой в руках. Не растяпа же я какая была, чтобы упасть…
В палате воцарилась столь глубокая тишина, что слышно было как лопаются бульбашки в бутылке минералки на столе.
— Елена, пожалуйста, скажите нам, кто мог столкнуть вас?
Елена Алексеевна закашлялась.
— Простите, мне на капельницу нужно. Срочно нужно. Позови медсестру Егорушка. Плохо мне.
Испугавшись, Юля бросилась в коридор за сестрой.
Вернулась с полной женщиной, строго смотревшей на нее.
— Елена Алексеевна, можно я к вам еще зайду, в другой раз? — Прошептала Юля вдогонку. И увидела еле заметный кивок седой головы…
В уютной кофейне на окраине города Юля пришла в себя, только когда все пакетики с сахаром были аккуратно засыпаны в ее чашку. Казалось, еще пакетик — и напиток можно будет есть, а не пить.
Юля виновата подняла взгляд на Егора. Тот молча и удивленно наблюдал за ее манипуляциями.
— Прости. Задумалась.
— О том, сколько сахара поместиться в кофейную чашку?
— 7.
— Что??
— 7 пакетиков — и кофе еще можно пить. Больше — уже не будет вкуса кофе.
— Спасибо, просветила. — Егор наконец-то улыбнулся. Его лицо становилось довольно приветливым и человечным, когда он улыбался. Жаль, происходило это очень редко. — Что думаешь?
— О чем именно?
— О бывшей няне Ковальских.
— Не могу сказать. Все слишком размыто. Пунктиром все. Но знаешь, у меня чувство, будто эта женщина — ключ ко всему. Начало всего. Только не хватает еще одного кусочка пазла, чтобы картинка соединилась. Будто мы упустил что-то очень важное. Но я не знаю, что.
