В другой раз Ильин обезвреживал реактивный снаряд. Дважды закладывал тол, в снаряде что-то шумело, из корпуса шел белый дым, а взрыва не было. Лейтенант подложил третью шашку и только выбрался из котлована, как взрывная волна опрокинула его. На короткое время он потерял сознание. Очнувшись, увидел, что шинель на нем горит, а шофер бьет его телогрейкой. Сбить пламя не удалось, он стал кататься по земле — бесполезно, бросился в воду рисового канала, и это мало помогло — видно, сильна была горючая жидкость. Шоферу удалось сорвать с лейтенанта всю одежду.
После этого он три недели пролежал в госпитале: контузия, сотрясение мозга.
А в коротком рапорте была только одна лишняя строка — о причине перерасхода взрывчатки.
События, о которых идет речь, происходили в основном в начале шестидесятых годов. Насколько он был нужен людям в это отдаленное уже от войны время, может сказать одна лишь цифра — в 1958 году, когда Ильин пришел сюда служить, в Краснодарском крае погибло от снарядов и бомб 156 мирных жителей.
Не всякую работу измеришь в цифрах. Можно, конечно, предположить, что за двадцатью тысячами обезвреженных бомб, снарядов, мин — сотни тысяч спасенных Ильиным жизней, ведь от взрыва редко гибнут по одному. Конечно, не Ильин, так другой бы обезвредил, это верно. Но сколько было самых трудных случаев, когда отправляли на задание именно его.
В военной биографии Леонида Ильина в конце шестидесятых годов произошли перемены. Он окончил военную академию, но кабинетная, преподавательская, любая другая спокойная работа была не по нему. Уже после окончания академии Ильин получил звание «Водолаз-мастер» — высшую квалификацию водолазного специалиста — и стал работать с современной подводной техникой.
В семейной жизни его тоже с тех шестидесятых годов произошли изменения. Бывшая новороссийская десятиклассница, соседка Леонида Ильина, вышла за беспокойного лейтенанта замуж. У них растет дочь.
Время от времени он наведывается в родную деревню.
— Гоша-то мой, первый учитель и спаситель мой, жив-здоров, трактористом работает. И старушка, которая белье на бикфордовом шнуре развешивала, тоже жива. Я приехал к себе в деревню, иду по улице — уже в форме полковника, бабуля глянула: «Ах ты, сорванец,— говорит.— Это ты все тут ходил, взрывал».
И конечно, бывает он там, где вершил свои — как сказать: трудовые или ратные? — дела.
Он и тогда из дома отдыха спешил через Сочи в свои прежние края. Там встретил вновь своих друзей, спасенных им людей, сады, поля, хаты.
