Валера считался среди сверстников и учителей парнем не конфликтным, но и не тихоней, несмотря на свои успехи в учебе, участие в олимпиадах и школьных конференциях. И силы, и ума хватало, а это прибавляло уверенности и, конечно, определенных рейтингов среди одноклассников. Нельзя было сказать, что класс у них был дружный: почти сорок лоботрясов, и у каждого свои пентиумы в голове. У кого они на одной частоте движутся – те собираются в группы и дружат компьютерами; у кого герцы вразброд – те в эммы или в готы: тихо с ума сходят по подъездам или в парках, а то и в одиночку. Родители у всех выросли прямиком из пионеров, но через комсомольцев, и все его сверстники наслышались баек про гитару у костра и красные галстуки со смешным «виндзорским» узлом, но в реальности его, Валеркино, поколение коллективизмом никто особо не напрягал; да и как родителям и учителям с ними со всеми бороться – тоже никто не знал, по большому-то счету, даже самые главные педагогические министры, потому что капиталистической матрицы воспитания школьников в России ещё не придумали. Но зато ЕГЭ родилось нормально, в срок, даже обидно.
Кузя – Колька Кузьмин – перевелся в их школу год назад. Конечно, дурак дураком: учиться ему было лень, заставлять некому (мать его без отца растила, всё в сменах каких-то работала – не до Кузи, видать), шастал по улицам, покуривал «бычки», дежурил на заправках, гонял шпану малолетнюю – в общем, в свои годы имел характеристику ВАП («весьма асоциальный пипл»), и в классе его как-то сразу стали сторониться, да и побаиваться тоже. Вместе с тем, он вокруг себя за год умудрился собрать кучку пентиумов, у кого герцы как раз были настроены на его, кузины – видать, с примесью андроида версии 5.1 – и только ждали, когда вот в классе появится Николайка. Появился. Учителя, понятное дело, были не в восторге, да и у них, бедных, выбора-то и не было особого: кому-то же надо заниматься в этой стране Кузиным образованием. До этого уже в трёх местах занимались, но толку, судя по Кольке, особого не добились.
По правде сказать, Валерка всё-таки надеялся, что уговор за лето забудется. Не то чтобы он побаивался, напротив: после летних приключений он как раз чувствовал себя на подъёме. Но на душе было неспокойно от мысли о предстоящем противостоянии. Глядя на свои ладони, он сжимал их в кулаки и представлял, как это так: вот такими же кулаками какой-то свалившийся из третьего андеграунда Кузя станет обхаживать его нос и ухо, и даже глаза! А, может, и второе ухо. Это, должно быть, очень неприятно, и даже, наверно, больно.
