Ибо, когда некто видит изображение истории Трои или какой-либо иной, он видит деяния славных мужей, давно ушедшие в прошлое, так, как будто бы они происходили в настоящем; то же относится и к слову: ибо когда некто слушает чтение романа,[8] он представляет происходящие там события, как будто бы они происходили прямо перед ним.[9] Поэтому, делая прошедшее настоящим, можно проникнуть в память с помощью двух названных средств.
Так же и мне, чью память Вы не покидаете, прекрасная и нежная возлюбленная, — отчего становится все болезненнее действие моей любви к Вам, так что мне невозможно вовсе излечиться или хотя бы дождаться, чтобы рана моя зарубцевалась, сколько я ни прикладываю для этого стараний, — так же и мне хотелось бы всегда пребывать в Вашей памяти, насколько это возможно, и ради этого свел я [здесь] воедино две вышеназванные вещи. Ибо я направляю к Вам это послание как по пути живописи, так и по пути слова, дабы когда меня не будет рядом с Вами, послание это своими рисунками и своими словами делало меня как бы присутствующим в Вашей памяти.
Сейчас я объясню Вам, как получается, что это послание содержит в себе и живопись, и слово. Что в нем есть слова, это очевидно, поскольку всякое письмо создано для начертания слов и для чтения. Когда его читают, слова в нем возвращаются к своей природе. С другой же стороны, что оно содержит живопись, также очевидно, поскольку буква не есть звук, но лишь краска.
Да и по роду своему послание это требует живописных изображений; ибо речь идет о природе птиц и животных, кои лучше распознаются нарисованными, нежели описанными на словах. И, ко всему прочему, сие послание составляет как бы последний резерв[10] по отношению ко всем тем, что я посылал Вам до сих пор.
Ибо так же, как король, когда отправляется воевать за пределы своего государства, берет с собой из лучших людей лишь некоторую часть, а большинство их оставляет стеречь свою землю; если же видит, что не добиться ему ничего с таким числом людей, какое он взял с собой, то призывает всех тех, кого прежде оставил, и собирает последний резерв, — так же надлежит поступить и мне. Ибо немало прекрасных слов я Вам говорил и в письмах отправлял, и раз уж не принесли они мне должной пользы, то остается мне в этом последнем послании собрать весь мой резерв и высказать все то наилучшее, что только знаю, в надежде на Вашу благосклонность. Ведь сколь бы ни были Вы далеки от того, чтобы любить меня, все же изображенные здесь вещи способны немало порадовать и глаз, и слух, и память. А потому, что это послание — тот последний резерв, который я могу к Вам направить, и как бы мое последнее спасение, то и подобает мне украсить его [гораздо] тщательнее, чем я то делал во все прежние разы: и будет это походить на то, что рассказывают о природе Петуха.
