— Я… я… — За рыданиями Аделии невозможно было разобрать ни слова. Поэтому говорила ее мать.
— Девочка влюбилась! Это нормально в 18 лет! Тебя забыла спросить!
Я чуть не села мимо кресла — Геля никогда так не позволяла себе разговаривать с папой. Она у нас очень светская леди.
— А надо было спросить! — Папа изо всей силы хлопнул широкой ладонью по столу. — Надо было узнать у папы, можно в койку ложиться с первым встречным или нет! Еще и залетела от него! А теперь мы все по миру пойдем, поняла?! Все! И хорошо будет, если Аракчеевы нас не прикончат!
Эта фамилия мне ничего не говорила, так что я вопросительно посмотрела на бабушку. Она растерянно покачала головой — мы про папины дела вообще ничего не знаем, только то, что у него большой бизнес и этот бизнес приносит деньги.
— К счастью, у меня есть еще одна родная дочь!
От этих слов мне стало не по себе, я мгновенно забыла о неожиданной беременности младшей сестры и взглянула на папу. В детстве мне казалось, что он самый красивый мужчина на свете, а я просто недостаточно умна и хороша, чтобы он меня любил.
— Чего ты хочешь от Коры, Арсений? — Бабушка тоже чувствовала приближение беды.
— Кора должна выйти замуж за Даниза Аракчеева, — ответил папа, неотрывно глядя мне в глаза. — Это спасет мой бизнес, а значит, и ваши жизни тоже.
Аид
Утренние пробки раздражали. В обе стороны, что особенно неприятно. На часах уже восемь сорок три, и если проторчу на Рублевке еще полчаса, то весь день придется сдвигать из-за этого ушлепка. Но вправить мозг Данизу надо лично — недомерок пока так и не осознал, что он должен семье.
Раз «встречка» занята, значит, по обочине. Здесь уже стоять не пришлось.
На приборной панели появился входящий вызов. Я ждал этого звонка.
— Все подчистили, Аид. Фоток и видео его ночных развлечений в Сети больше нет.
— И не будет?
— Нет. Я лично удалил из памяти телефонов все, что касается твоего младшего брата.
Голос в динамике принадлежал Артему. Мы знакомы с ним уже пять лет, прежде он никогда не подводил. Один из немногих бывших спецназовцев, которые остались у меня работать после смерти отца.
— Журналюги?
— Им пасть заткнули.
— Эти твари ничего не должны писать. Только то, за что мы им платим.
— Понял. Огласки не будет.
Через двадцать минут я уже поднимался по ступенькам особняка. Сзади осталась раздолбанная «бентли», которую отец подарил Данизу на двадцатилетие в прошлом году.
Я никогда не любил этот дом, он напоминал о жизни, которой у меня никогда не было, и о людях, о которых теперь вынужден заботиться.
