Я коротко приветствую всех этих людей. Богдан не даёт мне много времени, чтобы хорошенько их рассмотреть. Ведёт к столу и усаживает по левую руку от своего стула. Садится сам. Накрывает мою руку своей. Властно. Напоказ. Сияет от гордости, словно это самое долгожданное событие в его жизни.
— Ася, разреши тебе представить мою семью, — говорит он. — Эта великолепная женщина — моя мама, Тамила Богдановна. И моя прекрасная, мудрая сестра — Рашида Давыдовна.
— Рада знакомству, — тихо говорю я и поднимаю глаза на Тихонова.
— Мама, сестра, это моя Ася. — его голос надламывается, и он смотрит на меня.
Моё сердце колотится со страшной силой. Потому что именно сейчас, в самой нелепой ситуации в своей никчёмной восемнадцатилетней жизни, я чувствую на себе весь смысл этих слов — его Ася. И заключён он в его сильной, горячей руке, в его пылающем взгляде, направленном на меня, в ненависти, с которой на меня смотрят пять женщин в этом зале.
Смущённо улыбаюсь хозяину и совершенно неожиданно получаю в ответ его улыбку.
Ой, мамочки! Улыбка Богдану к лицу. Озаряет его лицо, пусть и ненадолго. Но спустя мгновение он снова хмурится и подаёт одной мне непонятный сигнал.
Обслуживающий персонал тихо удаляется, три женщины, представленные помощницами, устраиваются за столом, но в отдалении. Ужин начался.
Нам подают разные блюда. За столом никто не пьёт вина или другого алкоголя. Для меня это удивительно — такая обеспеченная семья и ни глоточка за ужином?
Богдан сам ухаживает за мной. Накладывает понемногу то салаты, то замысловатое горячее. Подливает ягодный морс.
За столом никто не ведёт бесед. Звенящая тишина напрягает. Я стараюсь не глазеть на странных соседей по столу, но то и дело изучающе смотрю на женщин. Неторопливо жую маленькие кусочки блюд, попивая прохладный напиток, и всё смотрю и смотрю по сторонам, стараясь делать это незаметно. И, когда я отпиваю добрую половину стакана морса, чувствую горечь на языке, которая уходит внутрь моего живота и разжигает огонь. Что-то происходит. Я определённо не в порядке.
Резво вскакиваю на ноги, обращая всё внимание на себя. Тихонов поджимает губы, недовольный моим поведением, но ему придётся это пережить. Потому что я действительно резко начинаю плохо себя чувствовать.
— Богдан… — Давыдович, конечно, это я и пытаюсь сказать, но вместо слов мой язык опухает, рот наполняется странной пеной, которая беззвучно выходит в мою открытую ладонь.
Вижу сквозь слёзы, как его лицо искажается, и он бросается ко мне. Внутренности скручивает от адского пламени. И только эта пена всё бурлит и бурлит, не переставая.
