Выходов из создавшегося положения было только два: отменить концерт или сыграть без солистки, благо, что первая скрипка оркестра – Николай Савченко знал, пусть и не наизусть, партию солирующей скрипки. Оба этих варианта грозили оркестру огромными неустойками. Но его руководителя больше волновал вопрос – какой из двух вариантов нанесёт меньший вред репутации коллектива?
В вязкий туман мыслей Милы ворвался голос маэстро, и она открыла дверь гримёрки. Юрий Башмет увидел мертвенно-бледное лицо Милы с огромными, полными солёных слёз, глазами.
– Я не помню ни одной ноты…
– А по партитуре сыграешь? – мгновенно отреагировал маэстро.
– Попробую, – неуверенно произнесла Милы, а потом просветлела лицом, в глаза вернулся их зелёный цвет, и уже увереннее сказала, – Да, сыграю!…
Даже с самых дальних рядов последнего яруса концертного зала было видно, какого труда стоит Миле каждый шаг по сцене. И люди тут же простили солистке получасовую задержку концерта, примерив ситуацию на себя и проникнувшись сочувствием. Ведь мало ли что могло у неё случиться? Может, какое-нибудь горе в семье? Умерла любимая собака? Или внезапно поднялась температура? Или давление скакнуло?
Общее состояние нервозности вылилось в усилении тревоги, прозвучавшей во вступительной части начала Концерта, сыгранной оркестром. Но Мила не слышала оркестра вообще. Она так и осталась стоять с опущенной скрипкой и смычком, когда подошло время её вступления. Непрерывное звучание музыки было нарушено лишь на мгновение, и скрипичное соло взял на себя Николай. Мила отреагировала на знакомые звуки и подхватила мелодию. Только уже не было в её игре ничего эпически-спокойного. Взволнованность моря переросла в океанскую бурю, печаль обернулась горем, а драма превратилась в трагедию…
Партитура Миле оказалась не нужна, она в неё не смотрела. Её душа, её пальцы всё помнили. Только вступать самостоятельно не могла – не слышала оркестра. Николаю пришлось стать её поводырём. Он встал позади Милы, чтобы была возможность заглядывать в её ноты, поскольку не знал партию наизусть, и вступал каждый раз первым, увлекая её скрипку за собой.
Во второй части Концерта – Adagio, скрипка Милы плакала о чём-то ускользающем, о чём-то почти утраченном, предчувствуя, что счастье и любовь, которые обещает третья часть – Allegro giocoso, не встретятся, не случатся…
Какую там музыкальную картину рисовал оркестр в третьей части Концерта, Мила не слышала. Она чувствовала себя играющей и танцующей тарантеллу
