– Прости, зато смотри что я нашёл.
– Садись давай и приложи, – она протянула мне флягу, покрывшуюся инеем от прохлады.
Я послушался, и усевшись поудобнее рядом с будущим ужином, приложил компресс к груди. Эмма была права, это было и правда необходимо, я почувствовал облегчение, и боль утихла. Перебрав весь свой, изрядно потрепанный, но по большей части целый, рюкзак девушка резюмировала.
– Все на месте, кроме сух-пайков, часть из которых была съедена нашим красавцем, а остальная часть промокла и расквасилась. Все остальное, нужно просушить. А тебе нужно отдыхать, поэтому разводим костёр и сегодня никуда не идем.
– Есть, мэм, – шутливо сказал я, – только я не собираюсь отлеживаться, либо я готовлю ужин, либо развожу костер.
– Я займусь огнем.
Эмма поднялась и стала собирать хворост с ветками, пока я разделывал тушу. Нельзя было пропадать мясу, иначе смерть этого животного была бы напрасной. При других обстоятельствах мы бы забрали рюкзак и мирно удалились, но тут сыграл фактор самозащиты. Отделив шкуру от бедра, я отложил её в сторону, могла пригодиться, и принялся нарезать мясо небольшими кусками. Я так прикинул, что мы до завтра поели бы дважды, и немного мяса можно было подсушить и взять с собой взамен съеденных кабаном крекеров.
Эмма развела костёр, после чего воткнула в землю крупные ветки, на которых развесила промокшие вещи. Усевшись поудобнее, мы насаживали куски мяса на длинные заостренные палки, и принимались томить их на огне. По времени было за полдень, а событий уже произошло предостаточно. И мы надеялись, что остаток этого дня пройдет спокойнее.
–Ты когда-нибудь охотилась? – спросил я, прокручивая в руках ветку с кусочком мяса на конце.
– Нет, но хотела. Папа был охотником. Порой он приносил домой пару уток, а иногда и кабана вроде этого, и каждый раз я восхищалась им и просила взять меня с собой, но он говорил, что это занятие не для девочек. – Эмма улыбнулась, – Томас ходил несколько раз. И каждый раз возвращались они с пустыми руками. Я его так подкалывала, называя недоохотником что он ходил к маме жаловаться.
– Сколько вам было, когда…
– Томасу было восемь, мне – семь. Эпидемия в тот год забрала многие жизни. У тети Нелл погиб муж. А у нас осталась только она. Как сейчас помню, что все, как один, говорили, что до нас болезнь не доберётся из большого города… Добралась. Порой я думаю, какой была бы жизнь… ну… если бы они не умерли тогда. Я бы, наверное, стала портнихой, как мама, а Томас – охотником. Хотя я бы предпочла наоборот. А ты свою маму помнишь?
