Все люди, каких приходилось встречать Мелоди, так или иначе оказывались либо безобразны, либо красивы. Спроси ее кто-либо, на чем именно она основывается, делая подобные выводы, женщина вряд ли нашлась бы, что ответить. Разве пластический хирург не способен исправить все мельчайшие недочеты, какие допустила природа, и разве лицо «того парня» не идеально с точки зрения пропорций? Собирая материалы, прорабатывая технику ведения допроса, для каждого индивидуально, ведь она, мать его, профи, Мелоди никогда не знала, кто окажется на этот раз в комнате допросов. Она действовала, словно сапер на минном поле, и если обвиняемый был безобразен, ничто не мешало ей вынести обвинительное заключение. И среди этих чаще оказывались те, кто проявлял эмоции категории А: ненависть, агрессию, панический страх на фоне полного отказа от тиморакса, а бывало и такое. У них словно дамбу прорывает. Оказавшись посреди годами сдерживаемого страха, человек способен сойти с ума. «Чердак подорвало» – хочется написать в заключении, но руки сами выводят предписанную формулировку. И все же, встречаются исключения. Другое дело – категория Б.
Эдвард Поуп, человек, который плакал. Так она называла его про себя, изучая обстоятельства и стряпая дело. Человек, который по-крупному вляпался в дерьмо и раскис, как сказал бы житель третьего уровня.
Отложив написание заключения на завтра, а процедура позволяла ей сделать такое послабление, капитан направила машину на стоянку, а сама неспешным шагом прошлась до ближайшего даун-лифта, выбрав на приборной панели самый низ. Конечно же, конструкция возила людей и вверх, но для жителей первого уровня на сленге существовало только это слово. Для тех, кто обитал у самой земли, в ходу была «лестница в небо». По забавному стечению обстоятельств точно так же называли новый синтетический наркотик, на котором сидела добрая половина низов.
Мелоди употребляла оба понятия.
В просторной кабинке, больше похожей на грузовой лифт, отправлявший тела из операционной прямиком в морг, пахло хлором, сквозь который пробивалось едкое амбре миазмов и блевотины. Вокруг панели с кнопками и в нижних углах краска вздулась. В тех местах, где ее не было (облупилась сама или ободрали пассажиры), металл расцветал ржавыми язвами и крошился. Вся конструкция во время движения издавала стонущие и грохочущие звуки, словно приводилась в движение с помощью рабов. «Или она мчит меня прямиком в преисподнюю» – с усталой ухмылкой подумала Мелоди, коснувшись спиной задней стенки, и запрокинула голову вверх. Оба завета, ветхий и новый, не выдержали обновленной цензуры и были беспощадно переработаны. Религиозные взгляды даже самых упертых фанатиков претерпели большие изменения, однако сама вера каким-то образом избежала стандартизации и включения в число запрещенных эмоций. Убаюкиваемая вибрацией лифта, Мелоди следила за тараканом, шуршащим хитиновыми лапками по поверхности двери. Его вытянутое коричневое брюшко намекало на то, что это самка, готовая в скором времени отложить яйцо с маленьким белесым потомством где-нибудь в укромной нише. Ничто их не убивает. Говорят, случись крупная ядерная катастрофа, на земле останутся одни тараканы. Тараканы и религия, мутирующая, подстраивающаяся под внешние обстоятельства и государственные перевороты вне зависимости от их причин и следствий.
