, а чаще всего уже и в первом, прожив несколько десятков лет на чужбине? Причем, это касается не только европейских стран, но даже стран «второго» и «третьего» мира. Ведь, по законам социологии высшая культура
поглощает в себя низшие: славяне на Балканах ассимилировали завоевавшее их землю болгарское племя, римо-галлы – германцев (франков), расселившихся на территории нынешней Франции, византийцы – остготов, а англосаксы культурно переродили в англичан своих захватчиков норманнов. И вдруг – такое исключение из правил в нашем лице!
В крайнем случае, можно было бы ожидать, что, пребывая в изгнании, русские люди организуют на чужбине свое мини-общество наподобие тому, как это устрояют немцы, китайцы, евреи, ирландцы, итальянцы, армяне; и те веками существуют, строго охраняя свою культуру, национальные обычаи и традиции. А получается– наоборот! Тогда следует признать что-то одно: или культура не настолько глубоко и прочно сидит в русском человеке, либо дифирамбы в ее честь явно незаслуженные, или, наконец, русская культура, которой восторгается мир, существует, однако ее носителем является сравнительно небольшая группа лиц. Иными словами, что она – не общенародна и покрывает собой лишь относительно немногочисленные социальные группы.
И в самом деле, оценки людей, которых никто не упрекнет в отсутствии любви к России, в этом отношении нелицеприятны:
«Как племя, как мораль мы гораздо ниже европейцев», – без обиняков констатировал К.Н. Леонтьев35.
«Разврат в России вообще не глубок, он больше дик и сален, шумен и груб, растрепан и бесстыден», – писал А.И. Герцен (1812-1870)36. А, следовательно, добавим мы, масштабен по своему распространению, заливая собой всю страну.
П.Я. Чаадаев утверждал: «Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили»37.
«Что у нас творится! – горевал Ю.Ф. Самарин. – Катастрофа в области идей, разложение всех нравственных убеждений, тщедушное бессилие и дряблость воли под этим истерическим хохотом, криком и свистом, заглушающим всякую мысль, – все это не ново, не неожиданно, а все-таки приводит в отчаяние»38.
Можно, конечно, доказывать (и вполне убедительно), что поверхностность нашей великой культуры, вовлеченность в нее только отдельных социальных групп и лиц обусловлена вековыми тяжелейшими проблемами выживания, которые история ставила перед нашими предками
