И Красовский ударился в пространную лекцию о своих школьных годах. Как корнеты-второгодники катались на спинах «сугубых вандалов», стегая их плетками. Как заставляли первогодок стоять зимними ночами под открытыми форточками и докладывать, чем пахнет с улицы. Как отправляли «зверей» в путешествие из Петербурга в Москву – заставляли высчитывать время и расстояние, пройденное поездом, и рапортовать о прибытии на каждую станцию. Владимир слушал, находя подобное отношение к учащимся унизительным, но Красовский, судя по всему, вспоминал о юнкерских годах с ностальгией и умилением. В результате за пару часов в компании доктора, Корсаков не узнал ничего полезного, но, по крайней мере, лучше представлял, что творится в головах офицеров и воспитанников. Что касается головы самого Владимира, то она гудела от коньяка, поэтому он почел за лучшее перебраться в свою комнату и задремать.
Свойский постучал в его дверь, когда на улице уже начало смеркаться.
– Владимир Николаевич, мне приказано показать вам могилу Авалова, – переминаясь с ноги на ногу сказал он. – Это из-за нашего рассказа?
– Нет, просто любопытствую, – беззаботно ответил Корсаков. – Она далеко?
– Не очень. Летом можно было бы пройти напрямки, но сейчас там все завалено снегом, придется в обход. Полегче будет.
Даже маршрут «полегче» оказался для Корсакова и юнкера почти испытанием. Снег валил почти неделю, поэтому тропинку, на которую рассчитывал Свойский, совсем занесло. Юноша несколько раз предлагал повернуть назад, но Владимир был непреклонен. В запущенном парке быстро темнело – солнце давно скрылось за верхушками деревьев. На ложбину, через которую пытались пройти молодые люди, опустилась синеватый зимний полумрак. Вскоре он грозил вообще укрыть все непроглядной тьмой. Корсаков уже даже был близок к тому, чтобы послушать юнкера и повернуть назад.
Могила открылась внезапно. Лес, практически сомкнувший вокруг них свои изломанные ветви, отступил. Не успевшее окончательно потемнеть зимнее небо освещало берег пруда последними отблесками дня.
Место последнего упокоения юнкера Авалова было окружено черной чугунной оградой, достававшей Корсакову до пояса. Могила выглядела почти занесенной снегом, отчего торчащие из-под белого наста острые пики казались зубами готового закрыться капкана. Над могилой возвышался черный четырёхгранный обелиск с золотыми буквами: «Он умер за Царя и Отечество. Александр Ан. Авалов, 1834-1854». Летним днем монумент, возможно, выглядел бы скромно и живописно, но в зимних сумерках смотрелся откровенно зловеще. Кругом установилась звенящая тишина – стих ветер, ни звука не раздавалось из чащи леса, в который превратился старый парк. Корсаков сделал шаг к могиле. Хруст снега под ногой показался оглушающим.
