Летели две птички,
Ростом невелички,
Там-там роза, там-там роза,
Там-там роза расцвела.
На этом содержательная часть песни кончается, и всё повторяется заново, с тем же энтузиазмом, до самого звонка. Вот он уже движется во дворе к нашему дому. Мы, ребята, уже успели обменяться тумаками и подножками и валим в класс, опережая Нину Васильевну. На этот раз она разделила между нами, а нас было двадцать человек, пять книг для чтения. Книжки совершенно новые, жадно рассматриваем их, шумно сбиваемся четвёрками по соседству для домашней работы с ними. Теперь начинаем читать. Слова у всех складываются из слогов с трудом и переутомляют уже на одной строчке. Я, не торопясь, начинаю читать подряд, строчку за строчкой, пока поражённая учительница не останавливает меня в полной тишине замершего класса. Она ничего не говорит, но мне становится ясно, что учиться будет легко. Вот только откуда я добуду свёклу для чернил?
Я удивил тогда не только свой класс, но и всю школу – к нам домой стали заходить в гости незнакомые «старшеклассницы», да и взрослые, чтобы убедиться, что про мальчишку, который читает без запинки, словно в голове написано, не врут. Я, по их просьбе, доставал нашу единственную книгу в прозе – «Рассказы» Джека Лондона. Они открывали её наугад, а то, может, выучил что наизусть, и проверяли, читаю ли я, что написано. Правда, вскоре я заметил, что они не успевают следовать за мной и, устав, заводят разговор о том, о сём. Как-то я упомянул, что мы приехали с Дальнего Востока на поезде. «Как?» – «Ну, это такие большие вагоны на колёсах, и их паровоз тащит по рельсам». – «Как по рельсам?» – «Так. Вы же видели в кино, как». – «А как это – кино?» – «Ну, это такая белая простыня, большая, ровная, висит на стене, и на ней всё показывают». – «И поезд с вагонами по стене?» – «Да». Тут их удивление переходит в недоверие, смущённо улыбаются – врёт парень. Правда, я к тому времени уже привык и к удивлению, и к недоверию. Дело в том, что, когда мне ещё шёл четвёртый год, мы жили в знаменитом тогда, строящемся в тайге городе Комсомольске-на-Амуре. Родители работали, а я целыми днями сидел дома. Сестрёнка, тремя годами старше, ходила в первый класс школы, и для меня её приход домой был радостным и долго ожидаемым явлением. Я начинал выспрашивать, что там, в школе, было. Она как раз училась читать и с удовольствием показывала мне свой букварь. В нём находились те же буквы, что и на наших деревянных кубиках, и я увлекался поисками знакомых букв. Так и произошло поразившее меня открытие, что за буквами «М» и «А», «М» и «А» на самом деле прячется МАМА. Это ошеломило меня. Я проверил открытие на следующей строчке, где были буквы «П» и «А», «П» и «А». О чудо, здесь оказался ПАПА! Чудеса – и на следующих страницах получались слова! Я сорвался с места и с раскрытым букварём бросился из комнаты в коридор. Это был длинный коридор с дверями в соседские комнаты. Там же были столы с керосинками на них. У столов готовили соседки, и среди них мама. Я подбежал к ней с громким криком: «Мама! Я умею читать!» – «Да? Как это ты умеешь?» Суетливо тыча пальцем в букварь, я возопил: «Мама! Папа!» «Ну, это он запомнил, что Люся там читала», – сказала подошедшая соседка. Она перевернула пару страниц и поставила мокрый палец возле какой-то строчки. Я впился глазами в строчку и медленно произнёс: «МЫ НЕ РАБЫ. РАБЫ НЕ МЫ». Тут все готовившие ужин женщины столпились вокруг меня. Я торжествовал, потому что только что проявленное недоверие сильно оскорбило меня, я не привык к недоверию. Но главным было совсем другое – замечательно приятное чувство от сделанного открытия, удовольствие самому обнаружить что-то неожиданно новое. Это уже во второе мгновение всплывает – знали ли это раньше другие, и как они к этому отнесутся, а в первое мгновение – одно только удовольствие, самому открыть что-то совершенно неизвестное. Конечно, совсем независимо от этого события, уже много позже, после средней школы, я выбрал себе профессию физика-экспериментатора. Но в основе этого выбора была смутная догадка, что на этом пути можно получить удовольствие того же рода, какое я испытал трёх с половиной лет от роду над букварём в Комсомольске-на-Амуре. Удовольствие редкое и дорогое. К сожалению, за своим профессиональным занятием я узнал, что, будучи редким, это удовольствие даже и в науке не всем достаётся. Тут уж ничего не поделаешь – человек просто ошибся в выборе профессии. Бедняга напрягается, ищет удовлетворение в чём угодно – в тщеславии, в финансово-карьерных достижениях и менеджерских успехах, но вот удовольствия самостоятельных находок в своей научной деятельности он намертво лишён. Остаётся только всячески убеждать самого себя и других в отсутствии творческой импотенции. Это как с музыкальным деятелем, которому медведь при рождении на ухо наступил.
