Ну, мы и громыхнули. Застрочил Максим, затрещали автоматы. Поддержали их бодро винтовки. По всей линии окопов вспышки, как светопреставление. Над полем трассера летят. Взмыла в небо осветительная ракета, за ней вторая. И как-то все неправильно вдруг стало… Я даже не сразу понял. А может понял сразу, да только не сразу поверил. Немцы-то идут. Ну, то есть, совсем как шли. С шага не сбиваются, не падают, в ответ не стреляют. Да и шаг у них какой-то… Это поначалу показалось, что шли медленно и бесстрашно, как на парад, пока они силуэтами во тьме были. А как осветило, мы увидели, что они не идут вовсе, а волочатся, как в полусне. И ствола никто в нашу сторону не поднимает. Оружие вроде и есть, а несут его, как будто забыли, зачем оно вообще нужно. Кто винтовку за ствол тащит. Кто так и несёт на плече, не думая снимать. Кто автомат за ремень по земле волочит, что твою машинку…
А мы стреляем. Только уж не так уверенно. Я на курок-то жму, а мне с каждым выстрелом все страшней. Потому что не падает ни один. Автомат рядом как поперхнулся и затих. А после ротный сам крикнул, чтобы Максим заткнулся. И винтовочные выстрелы всё реже, реже… Политрук орёт, мол, какого чёрта, командир, вели открыть огонь! Тот ему огрызнулся что-то, последняя ракета заморгала в воздухе, и потухла. Стало темно. А эти идут всё. Вадим Палыч ракетницу-то зарядил, снова дал в небо. Через несколько секунд разгорелось. Он к биноклю прильнул, пытается рассмотреть, что происходит. Потом весь замер так, захрипел, будто сказать чего хочет, а не получается. И только политруку бинокль в руки тычет. Тот выхватил, ротного оттолкнул, давай смотреть. А потом засипел и сам… Попятился, в заднюю стенку траншеи упёрся. И то прижмёт бинокль к глазам, то опустит. Погрустнел и сержант наш, тоже видать чего-то разглядев. И лейтенант. Тут и мы уже кое-чего примечать начали. Немцы-то какие-то потрёпанные. Шинели рваные, у кого-то каска пробита… А кто-то вообще без каски, с пробитой головой… И такая тишина над окопами повисла. Все стоят, смотрят и молчат. А у немцев на той стороне нейтралки наоборот – оживление. Фонарики мелькают, костры зажглись. А эти всё прутся.
И вот до них уже те самые пятьдесят метров. Кто-то не выдержал – полоснул из ППШ. И за ним, как по команде, наши снова огонь открыли лавиной. Только стрельба уже какая-то истерическая. Политрук сам из пистолета садит, а что там с его пистолета толку? Там и Максим всю ленту выпустил как будто в молоко. Ни один немец даже не пошатнулся. И понимаем мы, что они и не живые вовсе. Точнее, поняли-то мы это уж давно, но до осознания оно только сейчас дошло…
