В итоге я оказалась одна на сцене под яркими лучами прожекторов, всматриваясь в полутёмный зал и пытаясь разыскать там родителей. Никого разглядеть мне не удалось, да и учительница уже начала бросать на меня страшные взгляды. Я поднесла к губам инструмент и начала играть. Глаза я закрыла, чтобы меня ничего не отвлекало – так было проще справиться с волнением, неизбежным в подобных случаях. И когда моё выступление закончилось, я так и продолжала стоять, с зажмуренными глазами, даже не сделав обязательный поклон публике. Я открыла глаза, только когда над ухом у меня раздался раздражённый шёпот конферансье: «да возьми ты наконец этот букет!».
Передо мной стоял мальчик моего возраста. От волнения я не сразу признала в нём старого знакомого, с которым первый раз встретилась в метрополитене. Наши родители дружили, и периодически он заходил к нам в гости. Он был одет в рубашку, тёмные брюки и тёмную же жилетку, а в руках у него был букет красных тюльпанов. Он неловко протянул мне цветы и замер, не зная, что ему делать дальше. Я взяла букет и сделала неумелый книксен, как учили. С края сцены мне уже махали родители. Я переложила букет, зажав его левой рукой вместе с инструментом. Взяв своего кавалера за руку, я потянула его со сцены, куда уже выходили следующие выступающие – ансамбль скрипачей.
Дома мама поставила красные тюльпаны в вазу, где они простояли несколько дней. А он в очередной раз пропал из моей жизни так же неожиданно, как и появился.
Этот эпизод нашей жизни я тоже помнил. Нам было… лет по тринадцать, кажется. В её семейном архиве сохранилась фотография – на большой сцене стоит одинокая девочка в белой блузке и тёмно-синей юбочке, прижимающая губы к сверкающей флейте. Мне она показала эти снимки несколько лет спустя, когда пригласила к себе на день рождения.
Конечно, идея подарить ей цветы принадлежала моей маме. Она же и приобрела этот букет заблаговременно, ни с кем не советуясь. Букет она мне вручила только тогда, когда отправила меня одного на сцену, ведь «я уже большой мальчик». На высокую сцену я поднимался как на эшафот, чувствуя себя лишним, ненужным на этом празднике культурной жизни. Моя внутренняя программа заканчивалась на действии «подарить букет». И совершив этот подвиг, я буквально впал в локальный ступор. Из которого вывела меня именно она, взяв за руку и сведя обратно со сцены. Мы досидели до конца концерта, а потом поехали по домам.
Спустившись в метро на станцию «Маяковская» я, как обычно, сразу задрал голову вверх. Мне всегда там нравилась мозаика, изображавшая самолёты, парашюты и стратостаты. Тогда я всё ещё хотел стать если не космонавтом, то как минимум лётчиком.
