Я смутно помню, как спрыгнула с нижней ветви, подвернув ногу, из-за того, что наступила в ямку, как бежала к обрыву, несмотря на боль, крича «отец», как плюхнувшись на живот, ползла к краю, не обращая внимания на трещины в каменистой почве, грозившие новым обвалом…
Заглянув вниз, я увидела поперёк пропасти старое дерево, угодившее своими корнями и макушкой как раз на широкие уступы, по её обе стороны. На этом импровизированном мостике и висел отец, зацепившись за толстую ветку.
- Пап, держись, я тебя сейчас вытащу, - закричала, пытаясь перекрыть шум бурлящей внизу воды.
Подняв голову, отец лишь обречённо посмотрел на меня, не сказав ни слова. Я же кинулась к одному из деревьев в центре поляны, где в небольшом дупле был припрятан, на всякий случай, моток запасной верёвки. Обмотав себя одним концом, я закрепила карабин, а на другом сделала петлю, чтоб отец мог всунуть в неё ногу, получив тем самым дополнительную опору, и начала осторожно спускаться вниз, благо расщелин и небольших уступов оказалось предостаточно, поэтому уже через несколько минут, ступала на дерево, лежавшее поперёк пропасти.
Руки и ноги тряслись от напряжения и усталости, а тут ещё начал накрапывать мелкий дождик, грозя перерасти в ливень, поэтому решила преодолевать путь ползком, тем более в этой части дерева было не за что зацепиться. Так, метр за метром, я осторожно добралась до нижних ветвей, за одну из которых и держался отец.
Сев, при этом обхватив ногами толстый ствол, я спустила верёвку на нужную длину, и, сняв с себя карабин, закрепила второй её конец, обмотав основания толстых ветвей.
Вставив ногу в петлю, отец немного ослабил хватку, с трудом разжав занемевшие пальцы и выдохнув, начал подниматься вверх.
Дождь всё усиливался, сопровождаемый резкими порывами ветра и отца начало раскачивать, отчего дерево, затрещав, немного сдвинулось, подмываемое потоками грязи, что стекала по стенам пропасти.
Сердце ухнуло в пятки, но я по-прежнему не спускала глаз с отца, моля богов, чтоб те помогли ему выбраться, но новый порыв ветра и треск древесины заставили его приостановить подъем.
- Прости, милая, за всё, - встретившись со мной взглядом, промолвил он, а у меня от предчувствия беды всё внутри заледенело, - за то, что часто был не прав и не слушал тебя, за то время, которое так и не уделил, за Марфу… да, особенно за неё. Я люблю тебя дочка, люблю больше жизни и хочу, чтоб ты продолжала жить. Прости!
Выхватив из ножен кинжал, отец полоснул острым лезвием по верёвке…
