Я встряхнулась и нашла взглядом свою собаку. Поникшая Лада стояла возле меня и тихонечко поскуливала. Ну вот, и зверя расстроила, и сама расстроилась. Я потрепала пушистые уши, сунула Ладе лакомство и потрясла головой, чтобы вместе с кудрями разлетелись в стороны и всякие нехорошие мысли. Кажется, помогло. Я прицепила Ладу на поводок. Завтра продолжится весна – и все будет прекрасно.
Последние дни Она была странная и грустная. Я боялась. Если с Ней что-то случится, это плохо. Ведь если что с Ней, то как же я без Нее? Теперь Она уткнулась носом в подушку и затихла, а я потрогала ее носом (спишь?), переступила через мохнатых зверей, выбралась из постели и села у двери балкона. Из щели пахло приятным и сладким. Я нюхала то, что Она любила и называла весной, но все равно было страшно.
Раньше Она была просто веселая и добрая. Она стала неуклюжая, иногда наступала мне и мохнатым зверям на лапы и извинялась, у нее появился круглый живот, и она его все время гладила, как кошек. Я как-то раз его обнюхала и послушала – там было что-то живое, только я не поняла, откуда. От Нее по-другому пахло, Она много улыбалась и много сидела в кресле у окна. Я любила садиться рядом, клала голову Ей на колени и слушала интересное живое в ее животе. А Она смеялась, фотографировала меня (я стеснялась) и потом показывала Ему. И они смеялись и говорили: «Смотри-ка ты, все понимает!» А я ничего не понимала.
А потом был страшный вечер, к нам домой пришли люди, они пахли резко и неприятно и увезли Ее. А потом Она приехала совсем другая. Она наступила мне на лапку и не извинилась и ушла в комнату. Папа тогда всю ночь сидел на кухне, пил из большой бутылки с противным запахом и был грустный. А я пробралась к Ней, тихонько легла под бок и хотела Ее успокоить. А в животе уже не было ничего живого, я это сразу поняла. И мне стало очень-очень грустно.
А потом Она была грустная, и Он был грустный, а иногда они друг на друга кричали, и от Нее пахло странно и плохо, и живого в ее животе больше не было. А потом дома было шумно, и чужие носили наши вещи, и Она сердилась на меня, когда я на них рычала. И мы с Ней и зверями уехали туда, где жил еще такой же зверь, как я, и пахло всем незнакомым. И Его я больше не видела, только слышала в маленькой коробочке иногда.
А теперь Она опять грустная, и в животе у нее живого нет, и она редко улыбается, и я не знаю, что делать.
Тихо, тихо во всем мире… Рассвет нежно розовеет над городом и раскрашивает мою постель золотистыми полосами. Лучик солнца пробирается по подушке, щекочет мне лицо, я лениво от него отмахиваюсь – на часах только 6:30, и можно еще полежать, понежиться, поду… Бум! В коридоре что-то обрушилось, раздался топот кошачьих лапок и собачий лай – и, кажется, это запустило шарманку во всем доме: за стеной начали ругаться соседи, наверху заплакал ребенок, Оксана в своей комнате энергично стала бить по гитарным струнам, снизу заработал перфоратор, а на улице – асфальтоукладчик. О, здравствуй, мой добрый дурдом!
