Камбала плюхнулась на песок и начала тереться, зарываясь в него. Куски тины легко отходили, и вскоре, ее чешуя вновь заблестела. Коньки вызвались проводить тех, кто спешил покинуть реку. Некоторые остались. Змейки с сумасшедшей скоростью носились огромным, бесформенным косяком. Акула забрался в пузырь, и они тихо выплыли на поверхность.
Оказавшись у Хокки в шалаше, друзья готовили вкусный ужин. Малинки, отпоенные свежей родниковой водой, уже приходили в себя, и ужин сопровождала тихая, грустная мелодия. На прощание коньки всучили им корзину с едой, предназначенной для вечерней трапезы пленников, и теперь не пригодившейся. В корзине красовался водорослевый пудинг, рыбные рулеты, креветочные чипсы, приправленные острой жареной тиной.
– Все что угодно, только не бобы, обрадовался Габриэль. Они ели, причмокивая от удовольствия, под сухой треск костра прямо на природе. Там же они и заснули.
***
Утром, когда друзья прощались с Хоккой, они нашли под кустом пыльный, видавший виды скейт. Тюлень захлопал ластами от радости, забрался на него, и начал кататься вокруг шалаша. Габриэль парил в небе, осматривая с высоты птичьего полета Лень-реку, которая так долго не отпускала их, и лес, в котором он умудрился заблудиться и познакомиться с добрыми змейками. Лер-Лерок лежал под кустом земляники, и о чем-то мечтал, брунька привычно урчал рядом, а Хокка спорил с Акулой о пользе подводной гимнастики. Малинки улетели. Они поняли, какой промах совершили, покинув Мудрую Белку, и теперь возвращались в родные пенаты.
По возвращении наших друзей в лютиковую рощу, жизнь вернулась в привычное русло. Акула гонял с макрелями наперегонки, Габриэль парил в небесах, по вечерам заплетая косы, а Лер-Лерок лежал в тени лютиков, и мечтательно дремал.
– Лер-Лерок, кто-то тихо позвал его. Он оглянулся, но никого не увидел. Рядом привычно лежал брунька, но не урчал.
– Лер-Лерок, это я. Он еще раз посмотрел вокруг, но никого, кроме бруньки не увидел.
– Кто я? Ничего не понимаю.
– Я. В этот момент брунька распрямился, и стал похож на огромную, перекормленную гусеницу, покрытую пушистым голубым мехом. На шее у него поблескивала подкова с двумя медными колокольчиками.
– Ты разговариваешь, удивился Лер-Лерок. – Но почему же ты до сих пор молчал? Брунька вздохнул.
– Я возвращаюсь домой. Я тот самый шаман из тростникового леса. Именно меня потеряли цаплехвосты.
– А почему ты покинул их?
– Если честно, они мне страшно надоели. Постоянные жалобы друг на друга, постоянное неудовольствие друг другом, и постоянное нытье. Я только и делал, что с утра до вечера выслушивал их монотонное бу-бу-бу,бу-бу-бу, я больше так не мог. Их вера в меня была столь сильна, что я и сам поневоле начал верить в свою божественность. Мне нужен был перерыв. И тогда я дал себе обет молчания, никаких разговоров. Но сейчас я отдохнул и хочу вернуться домой.
