Я захлопнул форточку и соскочил с подоконника, едва не упав. Мама, услышав стук, окликнула меня и побежала на кухню. Ещё до её появления я успел сообразить, что буду пойман на месте преступления. Отпираться и выворачиваться бесполезно. От обиды в глазах заблестели слёзы – как я мог так глупо йогуртнуться? Как же так?
– Как же так?! – воскликнула мама, которая, увидев меня, сразу всё поняла.
Она бросилась меня вытирать, а я заплакал.
– Мама, йогурт был ужасный, прости, пожалуйста, – хныкал я.
Я ожидал, что она будет ругаться, кричать, но она поступила ещё хуже – соврала мне прямо в заплёванные йогуртом глаза.
– Ну как же, Денис, ну если уж прям настолько невкусно было, ну ты бы просто сказал, что не можешь есть – ну что, я тебя заставляла бы что ли?
Я чуть не захлебнулся слезами от возмущения! Да если б можно было "просто сказать", стал бы я обманывать? Вон, про геркулес говорил – разве помогло? Всё равно же заставляла!
– Ну в конце концов – ну просто в раковину бы вылил, раз так всё плохо. Это же маленький йогурт, а не тарелка каши! Зачем в форточку-то? Как мы теперь окно отмывать будем? Всё же замёрзло уже! Тебя что, ничему рассказ не научил?
Раковина!!! Как же я не додумался?! Я заревел просто изо всех сил. Рассказ не научил?!! Да я из-за него в форточку и полез! Да сам бы я точно про раковину догадался! Всё ведь и случилось из-за дурацкой книжки, а вернее, из-за мамы, которая решила её почитать, но если я сейчас это скажу, вот тогда меня точно так накажут, что ого-го.
Оставалось только плакать.
Вечером пришёл папа. Весь день я чутко прислушивался к двери, чтобы прибежать встречать его первым. Я отыскал, как любили говорить взрослые, крайнего и собирался свалить йогуртное преступление на него. Не маму же обвинять.
– Это всё из-за писателя! – поздоровался я с папой.
– Из-за какого писателя? Что случилось?
– Из-за Драгунского, – сказала подошедшая мама, которой, кажется, моя идея понравилась.
– У-у, и что же натворил этот великий писатель? – засмеялся папа.
Увидев кухонное окно и выслушав нашу с мамой историю, улыбаться он перестал.
– Так, – почесал папа голову, глядя на заледеневшую соплю в пол-окна, которая подмигивала ему кусочками киви, – расконопачивать рамы я ради этого не буду. И так еле замазал, чтоб нигде не дуло. Пусть следы сии останутся напоминанием позора его. Слышишь, – обратился он ко мне, – когда тебе опять покажется, что ты самый умный, гляди в окно, договорились?
