Но как же трудно всем ходить, жалеть, любить…
Вдруг проявилось всё: и жертвенность, и низость.
Поступки каждого распознаны войной.
Но не сдадимся мы! Я знаю. Я предвижу
День торжества, о милый город мой.
Окончив читать стих, он спросил Вовку:
– Ну как, получилось?
– Получилось, – ответил тот. – Мне тоже хлебушек снится.
– Ну и хорошо, – ответил Николай Павлович. – Для меня это важно. Я шестьдесят три года прожил в этом городе, и только сейчас почувствовал, как же он мне дорог. И захотелось высказать ему это. Володя, я сделал три экземпляра этого стиха. Глядишь, какой-нибудь из них, да и дойдёт до печати. Один экземпляр, если ты не возражаешь, я отдам тебе.
– Хорошо, Николай Павлович. Я сохраню его, если жив буду.
– Будешь. Обязательно, будешь. Ты ещё и жить-то по-настоящему не начал, – твёрдо сказал Николай Павлович. И протянул Вовке исписанный листок бумаги. – Вот он. А в уголке там фамилия, дата и прочее, если вдруг понадобится.
Вовка свернул листок и сунул его во внутренний карман пиджака.
– У меня не пропадёт.
– Да, – спохватился Николай Павлович. – Вот эта книжка, что лежит на подоконнике, тоже теперь твоя. Дарю. Я её уже наизусть знаю.
– История России?! – воскликнул Вовка. – А я как раз хотел попросить её у вас почитать. Ну, спасибо.
– Пожалуйста. Читай. Очень полезная вещь.
– Чай готов! – объявила Светлана. – Все за стол.
– Мне чего-то нехорошо, – сказал Николай Павлович. – Вдруг такая усталость навалилась. Вова, налей мне полкружечки. Я здесь попью.
– Конечно.
Мальчик принёс ему чай и дольку шоколадки. Николай Павлович отхлебнул глоток, откусил шоколада.
– Настоящий. Хоро-шо-о-о, – сказал он. – Удачный сегодня день… Ты тоже иди, попей, а потом ещё поговорим.
Остальные уже сидели за столом. Каждый получил по шоколадному квадратику и кружке чая. Стали пить. Вовка подумал, что дети тут же проглотят свои плиточки, но ошибся. Они откололи по крохотному кусочку шоколадки и, как взрослые стали смаковать их, а остатки спрятали в спичечные коробки.
И тут в городе взорвался первый артиллерийский снаряд. Чуть спустя послышался отдалённый, похожий на ленивый басовитый лай, звук артиллерийских выстрелов. С дребезгом, коротким как стон, ударилась о пол кружка Николая Павловича. Алия встала и пошла к нему. Подняла кружку.
– Дядя Коля… Мама! – растерянно вскрикнула она.
– Коля? – встревожено привстал его брат и тут же сел. – Значит, ушёл. Первым ушёл. Эх, Коля, Коля, а ещё меня стыдил.
Вовка поднялся и подошёл к Николаю Павловичу. Тот сидел, опёршись о спинку кровати. Глаза его были по-детски ясны, спокойны, нижняя губа испачкана в шоколаде.
