— Работа есть всегда, милочка, — скрипучим голосом ответил робот.
Я не слишком обрадовалась. Потому что робот бармен обязан утешать людей. И он просто меня утешал.
— А что ты умеешь? — спросил меня бармен, механически улыбаясь во все свои тридцать четыре медных зуба.
— Да ничего, — сказала я.
— Садись, не стой, — сказал мне робот, — это тебе.
И он поставил передо мной стакан с водой.
— Я ничего не умею. — Констатировала я. — Ничего. Даже выходить замуж. Я всю жизнь только рисовала и пела.
— Пела? — скрипнул робот, — но это же прекрасно! Нам как раз нужна певица.
— Что, серьёзно? — удивилась я.
— Серьёзнее не бывает. Мы выписывали певичку с Земли, но она на днях улетела обратно. Говорит, здесь нет перспектив. А какие тут могут быть перспективы, знай себе пой.
— А вам обязательно регистрировать мою личность? — спросила я у робота.
— Не обязательно, — громыхнул голос рядом.
Я обернулась и увидела рядом с собой не то что полную, а очень-очень толстую женщину, украшенную бусами и прочими побрякушками, как лошадь сбруей.
— Оаннель Хелок, — представилась мне женщина, — я хозяйка этого заведения. Так ты говоришь, что готова петь?
— Я готова петь! — сказала я.
Женщина критически меня оглядела.
— Весь вопрос в том, будут ли люди готовы тебя слушать, — сказала она.
Наверное, каждая девочка метает стать певицей или актрисой, или балериной. Знаете, вот так чтобы просто выйти на сцену, и люди начали хлопать просто за то, что ты есть. И только за сам факт существования такого чуда, на твою голову бы посыпались лепестки роз, слава, деньги, почёт, уважение…
И вот, моя мечта сбылась — меня могли взять певицей. Певицей! Знай себе пой, казалось бы. Но петь нужно было после целого дня проведённого на ногах, после ночи, просиженной в углу ночного ресторана, в котором дым, буквально, стоял коромыслом. Потому что Оаннель Хелок, хозяйка этого заведения, желала прослушать меня непременно на сцене. А сцена всю ночь была занята, на ней выступали и пели, причём, в основном роботы. И если оркестрантов-роботов посетители ещё терпели, то певица, обладавшая в прямом смысле хрустальным голосом (у неё была стеклянная голова, и когда она открывала рот, сквозь её нёбо был виден потолок) зрителям не нравилась категорически, и за весь вечер её освистали, наверное, раз пять.
— Ну что, девочка, ты готова петь? — спросила меня Оаннель.
И тут я поняла, что неготова. Совершенно неготова. Всё время до этого момента я была занята внутренней борьбой с голодом и усилиями не заснуть. Я очень старалась не заснуть, потому что не хотела проспать прослушивание. И вот теперь мне надо было петь — а я даже говорила с трудом.
