...По центральным аллеям Разгуляевки, освещенным цветными электрическими гирляндами, прогуливались офицеры с дамами. Изредка мелькали пиджаки и сюртуки штатских. Пары двигались бесконечными лентами, смеялись, перебрасывались фразами, слышалась ломаная русская речь.
Недалеко от лестницы, ведущей на открытую веранду ресторана, под фонарем маячила фигура невзрачного парнишки. Протягивая руку, он выводил какой-то жалобный мотив.
— Пошел вон, попрошай! — заорал, размахивая салфеткой, рыжий официант, появившийся на лестнице. — Гляди, дождешься: ошпарю кипятком... Тоже мне Федька Шаляпин!.. Ну, считаю до трех... Раз!..
Парнишка, крикнув в ответ что-то злое, быстро побежал в темную боковую аллею, куда направлялся и Геннадий Сидорович.
— Вот так история! — шепнул про себя старший топорник.— Неужто это сын Евлахи Босякова?
С Евлампием Босяковым Геннадий Сидорович в молодые годы частенько сиживал в базарном трактире «Черногория». Поэтому, прибавив сейчас шаг, пожарный нагнал неудачливого певца и, положив руку на его плечо, нарочно строгим голосом произнес:
— Не обознался, Босяков-меньшой?
От неожиданности Мишка вздрогнул и хотел юркнуть в кусты, «о Геннадий Сидорович уже без прежней строгости ласково шепнул:
— Не пужайся, чудак человек! Я же тебя помню, знаешь, с каких пор?
— Не знаю, — испуганно прошептал Мишка, продолжая отступать к кустам.
— Без порток ты по улицам разгуливал...
— Чё смеяться-то, — обиженно шмыгнул носом Мишка, подозрительно всматриваясь в старшего топорника, — не разгуливал я без порток.
— Разгуливал, — добродушно усмехнулся в усы Геннадий Сидорович,— да еще как... Да ты не горячись: ребенки, они все без порток щеголяют... Ну, а про батю твоего я знаю: на войне погиб. А война ведь, известно, дура, не разбирает, кто немец, кто русский, кто извозчик, кто барин.
Голос пожарного успокаивающе действовал на Мишку, поэтому, осмелев, он с любопытством спросил:
— Вы, дяденька, откуда про нас слыхали?
— Земля слухами полна, — отшутился Геннадий Сидорович и, не отпуская Мишкиного плеча, предложил: — Там в ближней боковинке скамья, пройдем сядем.
— А зачем? — опять насторожился Мишка.
— Любопытство, оно, конечно, не порок. Однако... — засмеялся старший топорник и подтолкнул парня. — Ну, живо-живо, не лениво!
Скамейка, о которой упомянул Геннадий Сидорович, была рядом с вывороченным деревом и разломанной беседкой. В это неуютное место, очевидно, мало кто заглядывал, и пожарный мог здесь спокойно без свидетелей поговорить.
