На пути пожарных улицы оживали, прохожие устремлялись вслед за линейками и бочками и что-то кричали. Впереди мчалась пролетка брандмейстера. Вплотную за ней с оглушительным грохотом следовал коннолинеечный ход с топорниками. За спиной старшего кучера Давыда Часова стоял Фалеев, а сбоку, обхватив правой рукой древко развевающегося зеленого флага с черным шаром и крестом, возвышался Виталий Ермолович. В левой руке у него была кавалерийская труба с кистями, в которую он ежеминутно трубил. Трубе перебором вторили бубенцы и колокольчики, прикрепленные к дуге коренника и хомутам пристяжных.
За коннолинеечным ходом спешила новая тройка, коннобагровый ход. Эта тройка везла пожарных с баграми и лестницами. От коннобагрового хода старался не отставать специальный рукавный возок, а на некотором расстоянии от рукавного возка тарахтели пароконные красные повозки с серо-голубыми бочками и насосами. Мишкина же бочка была всего на двух колесах, и, кроме кучера, никаких иных людей здесь не полагалось.
Около Сенной площади обоз ждал вестовой Сергей Иванов, он уже точно знал, где горит. Телефонов в городе было мало, да и почти все они обслуживали центр, поэтому сообщение о пожаре по телефону поступало редко. За вестовым закреплялся самый лучший конь в части. И Сергей Иванов верхом скакал первым к месту, где по наблюдениям каланчового вырывался огонь.
Теперь обоз несся за Сергеем Ивановым, подковы лошадей высекали из булыжной мостовой искры, и, чем ближе к пожару, тем больше народу бежало по обочинам дороги. Из паровой машины вовсю валил дым, и кочегар Васильев, пристроившись на задней ступеньке, с ловкостью акробата шуровал топку.
Наконец, за поворотом показались два горящих дома. Около них под искряным дождем бестолково метались ошалелые люди, кругом в беспорядке валялись вещи, узлы. Некоторые смельчаки еще пытались спасти кое-что, но, встречаемые огнем, отступали. Голосили женщины, плакали дети, какой-то полуодетый босой старик в зимней шапке бегал с укутанным в салфетку мяукающим котом.
— Расступись! — закричал Фалеев, спрыгивая с линейки.
Стяжкин не мешал ему распоряжаться. С повозок быстро были сняты насосы, и по сигналу трубы Ермоловича «качай, качай!» пошла вода. Брезентовые рукава зашевелились, словно змеи, стали толстыми и упругими, ствольщики с брандспойтами в руках бросились к домам, топорники — к соседним строениям, чтобы помешать распространению огня.
Мишка и опомниться не успел, как его бочка опустела.
