Я слышу писк и иду на него. Писк усиливается. Вот он – какой-то зверек. Шерстка. Он боится, лапки поджаты. Схватил его, как единственный оплот тепла, утонул. А он лапы свои грязные провел по моему лицу. Я его обнял как смог. Пришел к месту, где ночевал в подвале, наблюдая за праздником в доме напротив. Я знал, что мой кот уже болен. Я его положил на тряпки, чтобы согреть, а сам уснул. Пока я спал, женщина, ночующая иногда там, прячась от своего неспокойного мужчины, прогнала моего кота. Он создавал много неудобств. От этого его болезнь усилилась. Выбежал на холод. Когда я его нашел, он погиб, погиб как кот. Он стал диким и водным и поплыл по реке. Я наблюдал за ним, я дарил тепло, несмотря ни на что, но холод был уже в его нутре. Мы пошли с ним от этих руин бесплодия. Он был уже болен, и я не имею надежды и тепла. Прошел дождь, его капли было видно в свете фонаря ночи. Я почувствовал спиной его холодные покалывания. Мой кот провел лапой мне по лицу, как поцелуй, по-своему, по-звериному.
Мы дошли до развалин. А за ними – пляж залива. Множество костров, множество людей в одинаковых одеждах. Что это было, я в отчаянии особенно и не интересовался. Происходил некий ритуал, движения были синхронны, ритмичны. Все люди поделены на группы, сведенные в кругах. В центре каждого круга костер. По ритму круг людей то сходился, то раздвигался. Шаг ритма разделен на ритм звуков. На хоровом «па-а-а-а» круги сходились. На хоровом «ута-а-ас-с-с-с-с-с» круг раздвигался. Шаг назад, шаг вперед и монотонный звук. Искры костров взмывали вверх. Участники мистерии казались безликими, играющими свои роли куклами.
Был центральный костер среди всех этих кругов, большой. От него я почувствовал страх, то был конский зрачок. Черный, всепоглощающий, абсолютный. И вдруг все круги стали распадаться и формироваться вокруг этого центрального костра. И через время они уже стояли не в круге, а как бы в эллипсе, направленном в центральный костер. В ушах очерчивают пространство звуки «па-а-а-а», сужающие, и «ута-а-а-ас-с-с-с-с», разводящие. И вот я вижу, что нет моего кота. В растерянности. Мой единственный оплот любви. Больше ничего не осталось у меня. Смотрю, его несут на руках к главному кругу. Мой кот. Старый и больной. Мой любовный. И его подносит монах в черной одежде к костру. Другой монах его берет, и в свете костра я вижу, что это не мой кот. Я ошибся. Но там ребенок. А из костра смотрит большой конский черный глаз. И ритм звуков «па-а-а-а», «ута-а-ас-с-с-с» стал гулом, который замедлил все, что происходило. Люди в черных рясах вынесли мальчика в центр мессы, костер пускал искры в черноту небес к звездам, которым я задавал вопросы, а они молчали. Мальчика принесли к центральному костру. Один из мессы вышел с большой дубиной и с размаху ударил в затылок ребенка. Взгляд мальчика потупился. Руки опустились. Изо рта побежал ручеек крови. Тело пренебрежительно кинули в костер, отчего он вспыхнул облаком искр, осветивших все вокруг. Молчание, отчаяние.
