– Прошу… не надо… Ты вернёшься, обязательно вернёшься! Я не смогу без тебя!
Она взяла его руки в свои и прижала к груди, так, что Али слышал, как быстро бьется её сердце. Стояли так с минуту, понимая, что никогда больше не увидят друг друга. На душе было горько, неописуемо горько. Разошлись, словно в танце, отпрянули друг от друга, не надеясь увидеться вновь. И больше не было встреч.
Глава 8
Она снова училась привыкать ко всему, к разлуке, к страху, к ненависти, хотя раз за разом было тяжелее.
Унося её боль, прошли недели, месяцы, годы… И вот уже мать одевает своего десятилетнего сына Халиля, застегивает на его узорчатом кафтане пуговки, гладит по голове, целует в макушку. Она уже не так юна, как раньше; на лице появилось строгое, чуть горделивое выражение, первые морщинки, видные лишь тогда, когда она хмурилась, пара седых волос. Улыбнулась, спросила сына:
– Халиль, сынок… ты уже такой большой! Чем вы сегодня будете заниматься с учителем?
– Мы поедем на смотр роты янычар. Там будут мои старшие братья, Ибрагим и Мурад. Я волнуюсь, мама!
Эфтандис улыбнулась и потрепала сына по щеке.
– Все будет хорошо, сынок. Ты справишься!
Шехзаде вышел из покоев.
Прошёл час, быть может, два. Женщина вышивала, упорно стежком за стежком создавая цветочный орнамент. Думала о прошлом, и мысли спутывались, подобно нитям. Она уснула.
– Госпожа… – испуганная Зейнеп-калфа вошла в покои. Она заменяла ей верного Али, приносила новости.
– Что такое? – заспанно подняла голову султанша.
– Госпожа, шехзаде Халиль… он…
– Что с моим сыном?! Говори же!
– Его похитили пираты.
Эфтандис выдохнула и потеряла сознание. Не приходила в себя около часа. Очнувшись, рыдала, да так, что на следующий день не могла открыть отёкших глаз.
Халиль, её сын, её частичка крови и плоти в плену, быть может, уже мёртв! Неужели её мальчик никогда не увидит матери и отца, неужели не будет счастлив? А она? Была ли она счастлива? Неужели её сыну уготовлена такая же судьба, как и ей, судьба пленника чужой страны? Не в силах выдержать переживаний, она направилась к султану, упала в ноги и молила спасти её сына любой ценой.
При виде заплаканной жены Орхану становилась дурно. Он не выносил женских слёз. Привык видеть её напряженной, трепещущей, и, должно быть, упивался тем, что его боялись. Трепет приносил ему удовольствие, ведь страх порождает подчинение. Вдруг вспомнил себя в молодости и усмехнулся. Каким он был тошнотворно честным, как пытался сохранять справедливость! Годы изменили его, унесли самых дорогих людей. Орхан научился ложиться в постель, не любя; выносить судьбоносные решения, не дознавшись правды. Был суров, жесток и горделив; когда он шёл, вокруг начинало пахнуть смертью. Внутри него, должно быть, давно погиб голос совести, и подданные говорили лишь: «Зато для страны много сделал». Но его сын, этот мальчик, юное, невинное дитя изменило его. Он вспомнил свои детские годы и тёплые руки матери, и в этой маленькой, хрупкой, трясущейся перед ним женщине тоже узнавал себя, припоминая, как боялся отца. Он не понимал её страха, да и вряд ли задумывался, что десятью годами назад изнасиловал её, и больше не хотел как женщину, отдавая предпочтение страстной и пылкой Нилюфер.
