— Все знали, что вор, а столько лет сидел в кресле, позорил власть, портил дело, гадил обществу.
Шаров внимательно и хитровато посмотрел на меня, спросил:
— Но ведь это многих устраивало? Кто его хотел вывести на чистую воду? Он доил деньги из ЖКХ, из строителей, отдавал своим людям подряды. Кормил чинуш из области, имел московские связи...
— Хватит о нём. Я к тебе по другому делу!
Мы вернулись с Шаровым в его кабинет. Я молча выложил на стол пакет с таблетками. Шаров посмотрел на них без особого интереса, как будто видел такие таблетки каждый день.
— Мой сын влип в дурную компанию. Боюсь, что его пасут какие-то гниды.
— Наркотики — статья тяжёлая. Твоего парня надо спасать.
Я рассказал Шарову о загадочном поведении сына, о его знакомых, о «жигулёнке», на котором ехал Толик.
Шаров курил сигарету. Курил он красиво. Я смотрел на него и даже немного любовался. Теперь это был не капитанишка в ободранном кабинете, который после работы шёл в кабак на халяву. Теперь передо мной сидел прагматичный, расчётливый полицейский старшего офицерского чина. Правда, левыми деньгами и подарками Шаров не брезговал, но цели разбогатеть не ставил, сомнительные подношения сразу отвергал; от моих подарков он не отказывался, надеялся, что не предам его. Но вообще-то он как-то холодно относился к деньгам. Если они ему были нужны, он их доставал, а деньги ради денег — это было для него чем-то вроде паскудства. Он и сотрудников тут же увольнял, если замечал за ними шкурничество. Сейчас Шаров молчал. Я кончил свой рассказ и ждал.
— Много лет назад, я тогда лейтёхой был, дураком, первые дела только вёл... Словом, паренька я одного посадил. Васей звали. Никак простить себе не могу. Его друзья подставили... Отнеси, мол, посылочку — заработаешь. Потом ещё, потом ещё... А когда пацан расчухал, что стал наркокурьером, возмутился. А те ему, если вякнешь — сядешь. Сдали в конце концов. Я мог ему помочь, но... То ли ума не хватило, то ли тщеславие сопливое — раскрыл, мол, целую цепь. Словом, парнишке дали три года. На зоне какие-то скоты его снова подставили, его изнасиловали... Он повесился.
— В чём мораль? — спросил я.
— Жить тяжело. Грехов много. Надо бы хоть в церковь ходить... Да всё как-то не получается... Твоего Толика я криминалу не отдам! — вдруг резко сказал Шаров. (С сыном он был шапошно знаком, даже как-то раз играл с ним в шахматы.) — Ты сказал, что он ехал на раздолбанных «жигулях». Номер помнишь?
