— Не было печали... — слёзно вздохнула Анна.
Мне захотелось поскорее уйти. Ни сострадания, ни осуждения Анны мне испытывать не хотелось. Нечего бередить душу, никакой прежней мороки!
— Ты никому ни слова... Никому! — кивнул я на прощание Анне.
* * *
Я вышел из когда-то родного дома, с решительным настроем: за сына буду бороться! Риту тоже так запросто в лапы какого-то режиссёра не отдам!
Во дворе у подъезда на лавках сидели четыре старухи. Вот нежданная встреча! Все они меня знали, наверняка помнили, кому я бывший муж, заздоровались наперебой. Я их считал старухами ещё и потому, что все они были вдовами, но они, по-видимому, старухами себя не считали, ещё вовсю молодились и теперь, по весне, даже расцвели. Подкрашенные, подзавитые, никаких седин в волосах не видать, духами попахивают; они, видно, ещё на что-то надеялись, а может, просто гнали от себя годы.
— Здрасьте, здрасьте, барышни! — с доброжелательной насмешкою сказал я, оглядев бывших соседок. — Что, милушки, выбрались на завалинку перемыть кому-нибудь кости?
— И это надо...
— Мы и есть общественное мненье! — весело, безобидчиво откликнулись соседки.
— Что, не даёт вам покоя министр Сердюков со своей толстозадой воровкой? А вот скажите-ка, бабоньки, — хитроголосо повёл я, — где ваши-то мужики, мужья то бишь?
— Дак ведь померли они, Валентин. Али забыл?
— Царствие Небесное!
— Ты ж их всех знал, мужей наших!
И то верно: всех мужей этих старух я знал. Один был бывший военный, майор танковых войск; другой — автослесарь, «золотые руки», не раз заглядывал под капот моих первых «Жигулей»; третий — пьющий интеллигент, корреспондент из местной газеты, а четвёртый — тренер по боксу, сам бывший боксёр.
— Кто ж им помог помереть-то до срока? А, бабоньки? Кто им кровь портил скандалами, похмелиться не давал, уход вёл плохой, об их отдыхе и здоровье не заботился? А? — иронично и в то же время на полном серьёзе вопрошал я. — Изъездили вы, красавицы, своих мужиков раньше срока. А теперь сидите, как курицы на насесте, квохчете... Белый костюм негра Обамы обсуждаете...
Ропот возмущения прокатился меж старух, но я выкрикнул со злой весёлостью:
— Эх, бабки! Беречь надо своих мужиков ещё при жизни! Детям своим, дочерям-внучкам накажите, чтоб мужиков берегли!
Я быстро пошёл к своей машине. Ох, и пополощут меня старые бабы за такие слова! Всё мне припомнят: и мою расколотую семейную жизнь, и свою любовь к собственным мужикам, которые, конечно, не в меру выпивали, о здоровье не заботились, по молодости были гулёнами, и сами виноваты в том, что рано отволокли их на кладбище...
