Схема была красивой, только жаль, что со Штырём так вышло.
На пару с Толяном или с более опытным Штырём они изучали здание детского дома, чтобы прикинуть точки для размещения зарядов и способы пристроить их по местам, включая особо оговорённые заказчиком осиновые дрова. С дровами как раз вышла жаркая дискуссия, небось дамочка вообразила, что без них не полыхнёт, ну да дело хозяйское. Будет ей целый грузовик, раз так в голову втемяшилось.
О мелькавших в объективе полевого бинокля детях старались лишний раз не заговаривать, да и рассматривать поменьше, ни к чему это, так что определённые странности заметили не сразу.
С детьми было что-то не так.
Например, они вообще не ели. За недели, пока велось наблюдение, продукты им никто не доставлял, а помещение столовой с характерными для таких учреждений страшенными кастрюлями всю дорогу пустовало – ни поваров, ни оголодавших школьников, ни даже особо умных индивидуумов, под шумок прихватывающих излишки хлеба, чтобы слопать попозже.
И ещё непонятное – иногда в детский дом привозили людей, которые больше оттуда не выходили.
Тем не менее, дети как-то питались, это было очень заметно по изменению поведения.
С утра они больше всего походили на обычных шалопаев – бегом бежали в классы, чтобы для виду посидеть за партами. Учителя приезжали строго ко звонку, охранник провожал их в класс и потом обратно. Держались педагоги обособленно и не бродили самостоятельно по коридорам, в отличие от свободно чувствующих себя учеников. Никаких задержаться после уроков или провести дополнительное занятие – педагоги выскакивали из школы, как пробки из бутылки, чуть ли не в ту же минуту, когда звенел звонок, причём с выражением крайнего облегчения.
Штырь больше всех угорал над токсичными детишками, рассматривая покидавших детдом училок с перекошенными физиономиями.
Дальше дети разбредались по комнатам, но не успокаивались, а начинали нервно шастать из угла в угол, доходя к вечеру почти до исступления.
Прекращалось всё в двух случаях – если охранник звал их в особую комнату, где окна были полностью закрашены, или если фигуристая молоденькая директриса приглашала их к себе. Её кабинет на втором этаже просматривался относительно неплохо, но разобрать, что это было, не удавалось всё равно. Они по очереди подходили к сидящей за столом красотке и на мгновение наклонялись вперёд, как будто здоровались за руку, и это всё. После такого «сеанса» дети радикально преображались, спокойно доживая день в ожидании отбоя, как наевшийся до отвала старый кот.
