Увидев всю эту вакханалию ещё за квартал, попросила Серых остановиться. Похоже, близость детского дома действительно была ему в тягость – нехорошо так посерел, будто постарел лет на десять, но мужественно держался.
Я же, напротив, пришла в себя – мир вокруг снова стал нормальным. Заурядным. Словно камень с души упал, и пропало навязчивое чувство, что кто-то использует моё тело, как марионетку. Сейчас даже не была уверена, что делала этой бесконечной ночью всё то, о чём помнила. Навалилась усталость, но она тоже была приятной, такой человеческой.
Вышла из машины и поёжилась от пронизывающего ветра – холодно.
Собиралась незаметно проскочить мимо маявшегося от безделья собрания, но один из босоногих неожиданно вцепился в мой капюшон с полубезумным криком. Другие подхватили, и мне показалось, что вот сейчас я точно разойдусь на сувениры, столько рук одновременно потянулись со всех сторон, норовя дотронуться.
Из толпы вынырнул Царёв, подхватил и вынес меня прочь из уже начавшейся давки, запихнув в припаркованную рядом машину. Пока народ разобрался, он уже запрыгнул на водительское место и тронулся, нахрапом взяв бросившихся было под колёса ребят, снимающих на телефон, но всё-таки отскочивших, зато успевших возмущённо хлопнуть по кузову.
– Что здесь происходит? – пристегнулась, чтобы не улететь.
– Понятия не имею, но мне кажется, что тебя приняли за Мокошь, а это паршиво. Я приехал, когда этих ещё не было, поговорил с Алёнкой. Выхожу – картина маслом. Пока тебя ждал, наслушался тут всякого. Те, которые фрики, они явно думают, что воплощённая в женском теле Мокошь назначила им тут встречу и собирается исполнить все их желания или что-то вроде того. Говорят, Мокошь приняла дары и готовится щедро отплатить.
– А что сказала Алёнка? – затаила дыхание.
– Да в общем-то то же самое. Что ты теперь не ты, а какая-то древняя ткачиха судьбы и прочая белиберда. Главное – она наотрез отказалась возвращаться домой.
– И ты просто согласился?
– Не просто. Алёнка заявила, что если я буду настаивать, то могу пенять на себя, сделает с собой что-нибудь. Звучало очень убедительно.
Вот этой его мягкости по отношению к тринадцатилетней дочери я больше всего не могла понять. Соплячка вертела им, как куклой, а он только нюни распускал и шёл на поводу у девчачьих капризов. Получается, она сейчас поставила отца в интересное положение – или она, или я. Или дочь родная, любимая, или мачеха, хотя и привычная, но всё-таки чужая тётка, как ни крути.
