— Чтим, о да! Умирая в их войнах, поддерживая их королей, до которых мне и дела нет! — взорвался Ретт.
Отец ударил его так, что Ретт пролетел кабинет и врезался в шкаф, вдребезги разбив стеклянные витрины.
— Чтобы мой сын предал корону из-за юбки?! — взревел граф Ричард. — Изменник! Предатель! Падаль! Я отлучу тебя от стаи! Еще хоть раз хоть одно слово!
Ретт стряхнул с себя крошево стекла и поднялся. В эту секунду он понял слова матери. Он не сможет подчиняться. Ни отцу, ни Хелу, никому.
— Отлучи. Мне не нужна стая, которая не поддерживает меня. — бросил он в ярости.
— Остановись Ретт. — произнесла мать резко и весомо. — Ты пожалеешь о своих словах. Нам всем нужна стая и другой у тебя никогда не будет. То, что ты предлагаешь, безумие. Рисковать всеми Шефердами, всеми оборотнями ради этой девки? Ты это нам предлагаешь?
Ретт стоял и молчал.
— Хорошо, давай предположим что тебе удастся найти старый секрет как сделать из человека оборотня. Допустим твой приятель алхимик преуспеет в вытравлении из нее вампиризма и она даже не умрет при этом. Что дальше будет Ретт? Ученики Леонида исчезли, а ты хочешь оставить ее при себе. Как ты намерен скрывать это от Фетаро? От других семейств? От Патагана и его шпионов? Что будет со стаей, если вампирские герцоги прознают о твоих маленьких экспериментах с вампирской кровью? Ты достаточно рисковал безопасностью стаи и рисковать ей ради нахальной, опасной, подлой девки, которая не стоит упоминания, я не позволю. Тереза Доплер войдет в нашу семью только через мой труп, Эверетт. Это мое последнее слово.
Ретт поклонился и вышел из кабинета. Он не успел дойти до выхода, как его нагнал Хел.
— Погоди, Ретт. Постой… — он схватил его за предплечье. — Я ни черта не понял кроме одного — ты считаешь что эта девчонка из захолустья твоя волчица?
Ретт молчал. Какая разница что он считает? Это все бессмысленно.
— Ну? Считаешь?
— Это неважно…
— Это чертовски важно, Ретт! — яростно сжал его руку Хел. — Это все, что важно! Да или нет? Это она?
— Да, это она. — ответил Ретт то, что чувствовал еще там, пять лет назад в Междуречье. — Она. Да.
Ему стало легче от этих слов. До этого все разговоры о его «странных чувствах» всегда были в извинительном, иносказательном ключе. Он говорил об этом не так, как говорят оборотни об обретении пары — с радостью, счастьем, волнением и предвкушением. Он говорил так, словно у него на причинном месте вскочила болячка и от нее хорошо бы избавиться, но даже обсуждать ее неловко.
