И вскоре он решился. Следом за головой показались руки и плечи, и вот Билби весь в пыли, но невредимый кинулся в угол сада - в кусты. Он пригибался к земле, боясь, что сейчас стая гнавшихся за ним дворецких заметит его и подаст голос. Через минуту он уже пробирался сквозь чащу расцветающих рододендронов, а потом вдруг исчез из глаз. После странствий по грязным переходам он упивался свежестью утра, но был голоден.
Олени, что паслись в парке, поглядели на бегущего мимо Билби большими, добрыми и глупыми глазами и снова принялись щипать траву.
Они видели, как он на бегу рвал грибы, проглатывал их и летел дальше.
На опушке буковой рощи он замедлил шаг и оглянулся на Шонтс.
Потом глаза его задержались на группе деревьев, за которыми чуть виднелась крыша садовничьего домика и краешек ограды...
Какой-нибудь физиономист прочел бы в глазах Билби заметную неуверенность.
Но он был крепок духом. Медленно, быть может, не без грусти, но с мрачной решимостью приставил он руку к носу - этим доисторическим жестом юность испокон веку отстаивает свою духовную независимость от гнетущих житейских условностей.
- Ищи ветра в поле! - сказал Билби.
Мальчик ушел из Шонтса около половины пятого утра. Он двинулся на восток, привлеченный обществом своей тени - она поначалу очень забавляла его своей длиной. К половине девятого он отмахал десять миль, и собственная тень порядком ему наскучила. Он съел девять сырых грибов, два зеленых яблока и много незрелой черники. Все это не очень ужилось в его желудке. Вдобавок оказалось, что он в комнатных туфлях. Это были шлепанцы, хотя и сшитые из прочной ковровой ткани, - в таких далеко не уйдешь. На девятой миле левая разошлась снаружи по шву. Билби перебрался через изгородь и очутился на дороге, срезавшей край леса, и тут ему в ноздри ударил запах жареного сала - душа его наполнилась желудочным соком.
Он остановился и принюхался - казалось, шипел весь воздух.
- Ух ты!.. - сказал Билби, обращаясь, очевидно, к Мировому духу. - Это уж слишком. Как же я раньше не подумал!..
Тут он увидел за живой изгородью что-то большое, ярко-желтое.
Оттуда и доносилось шипение.
Ничуть не таясь, он направился к изгороди. Возле громадного желтого фургона с аккуратными окошечками стояла крупная темноволосая женщина в войлочной шляпе, короткой коричневой юбке, большом белом фартуке и (не считая прочего) в гетрах и жарила на сковородке сало с картофелем. Щеки ее раскраснелись, а сковородка плевала на нее жиром, как это всегда бывает у неумелых поварих...
